В конце концов она была молодая, открытая, с ней можно было найти общий язык. На тротуаре она с явным удовольствием пожала ему руку. А потом вдруг ни с того ни с сего лицо у нее помрачнело.

– Я забыла спросить. Ты занимаешься чекингом?

Хасин не сразу понял.

– Ну, ты знаешь… это…

Она протянула раскрытую ладонь, и ему пришлось ударить ее по руке.

– Потому что некоторые работодатели, с которыми я встречалась, в полной растерянности. Есть молодые люди, которые занимаются чекингом прямо на работе. Со всеми. Понимаешь, все это так неприятно.

Хасин подумал было, что она издевается. Вроде нет.

– Мне идти надо.

– Да, конечно.

Он мог бы сесть на автобус, на той стороне улицы. Одиннадцатый довез бы его прямо до дома. Но он подумал: а вдруг она захочет поехать с ним? Лучше уж пешком. Спиной он чувствовал ее взгляд, все время, пока не завернул за угол. Хорошо, что у него карманы, хоть есть куда руки девать.

По пути он зашел в булочную, купил кока-колу и два круассана и стал взбираться по крутому берегу к «зоне», на ходу уминая свой завтрак. Было уже жарко, и прохладная кока-кола казалась просто чудом. Вскоре он заметил Элиотта, который бездельничал на площадке перед домом. Как и каждый год, аттракционщики развернули там «Автородео» и поставили будку, где продавались вафли. Хасин с приятелями торчал там дни напролет. Увидев его, Элиотт помахал рукой, и Хасин не спеша подошел к нему.

– Это что еще за дерьмо? – спросил Хасин, пнув ногой колесо его кресла.

– Батарейки нет. Да там и мотор сдох совсем. Вот, вытащил старое.

– Отстой…

– Не то слово.

– Как ты его спустил-то?

– Спокойно, все путем.

Элиотт никогда никого не грузил своей инвалидностью, он считал это делом чести. И это было даже полезно. Как-то в холл башни Мане нагрянула антикриминальная бригада с проверкой документов. Элиотт в тот день надрался как свинья, так фараоны его не то что не стали обыскивать, а даже донесли на руках на один пролет до лифта. Элиотт заметил, что только окончательный идиот может додуматься устроить лестницу прямо перед лифтом. Они согласились, смутившись, как будто дом был построен по их проекту.

– Новости есть? – спросил Хасин.

– Да ничего нового. Все будто перемерли. Если завтра ничего не привезут, я останусь на нуле.

С тех пор как Морганы вышли из игры, проблема поставки шмали достигла критической точки. Хасину даже пришлось связаться с братом, который жил в Париже.

– А что твой братан? – как раз спросил Элиотт.

Хасин пожал плечами. Они помолчали немного, потом Элиотт заговорил снова:

– Ты ездил в город?

– Ага.

– На кой?

– Да так.

Элиотт не стал настаивать, и Хасин уселся на ближайший парапет.

– Неслабо жарит сегодня.

– Ага.

Хасин принялся рассматривать изображения, украшавшие карусель. Майкл Джексон, оборотни, мумия, Франкенштейн. Картинки были яркие, красивые, а с наступлением темноты все это разноцветье освещалось множеством лампочек. Уже несколько лет других аттракционов сюда не привозили. Хасин очень любил сахарную вату.

Температура неуклонно ползла вверх, и ребята переместились в тень, под навес, где обычно играли в шары. Оттуда им было видно клиентов. Последние два дня все уходили несолоно хлебавши. Вокруг высились равнодушные кубики домов. Свет был пронизан пылью.

После обеда стали подтягиваться остальные. Вообще их компания насчитывала с десяток парней. Джамель, Себ, Мусс, Саид, Стив, Абдель, Радуан и малыш Кадер. Все жили по соседству. Вставали поздно, подгребали на своих двоих или на скутере. Потусуются немного, потом отправятся по своим делам, потом снова заявятся. Таким образом происходила непрекращающаяся ротация знакомых лиц, приятели то и дело сменяли друг друга, что оживляло однообразие торгового процесса. Так или иначе, к середине дня под навесом постоянно дежурило человек пять-шесть ребят, стояли, прислонившись к стене, или сидели на парапете, поплевывая на землю и покуривая самокрутки. Приезжали и взрослые – потрепаться. Обменяются рукопожатием, приложат ладонь к сердцу, потом пара слов по-быстрому: как семья, как делишки, нормально или как? Большинство уже устроились – кто на временную работу, кто по бессрочному контракту у «Каргласс»[7] или «Дарти»[8]. Сам недавно открыл собственную кебабную у вокзала. Его спрашивали, как идут дела. Он хорохорился, но на лице его проглядывала тревога, постоянный страх разорения. Когда-то он был самым крупным дилером в долине, а теперь вот – катается на «Пежо-205». Ребятам становилось неловко, они обещали заглянуть как-нибудь потом, и Сам в футболке марсельского «Олимпика» с проступающими из-под нее жировыми отложениями на талии возвращался к своему кредиту и двум пацанятам – дальше вкалывать. Позже, на обратном пути из бассейна заезжали на великах мелкие. Вяло поприкалываются, и все, потому что, грубо говоря, до открытия карусели делать было совершенно нечего. Временами жара и скука ударяли в голову как алкоголь. Бывало, доходило даже до рукоприкладства – так, от нечего делать. Потом снова воцарялся свинцовый покой, словно захлопывалась западня.

Вскоре приехал малыш Кадер. Он был без шлема, его скутер издавал при езде громкие хлопки. Для порядка он проехался под конец на одном заднем колесе. С ним был Себ в надвинутой по самые уши каскетке «Сан-Франциско Фоти Найнерс».

– Так чего делать будем?

– А чего ты хочешь делать?

– Не знаю. Двинем куда-нибудь.

– Тебе бы только двигать.

– А что? Сегодня ведь пятница. Чего делать-то? Серьезно.

– Пивка закупим.

– Ага.

– Достали вы меня со своим пивком. Жрете прямо на улице, как бомжи.

Хасин сказал, значит, больше никаких разговоров. С самого начала каникул он был злой как собака. Оно и понятно. В июне его скутер отдал богу душу, и с тех пор он был вынужден ходить пешком, как каторжный. Началось с зажигания. А потом вдруг всё посыпалось на хрен: цилиндры, поршни, тормозные колодки, свечи. В придачу эти проблемы со шмалью, какое тут может быть благоразумие? Хасин сплюнул сквозь зубы. Никто больше не шевелился. Элиотт взялся свернуть косячок.

После трех время стало похоже на тесто – жирное и тягучее до бесконечности. Каждый день так. Ближе к вечеру город впадал в какое-то мутное оцепенение. Не слышно было ни детских криков, ни телевизоров в раскрытых настежь окнах. Многоэтажки дрожали в знойном мареве, и казалось, они вот-вот рухнут. Временами в тишину врезывался треск мопеда. Ребята моргали и отирали пот, проступавший на каскетках темными пятнами. Внутри, под ними назревало беспокойство. Все были сонные, злые… Да еще этот кислый табачный вкус во рту. Вот бы оказаться где-нибудь совсем в другом месте, на работе, в каком-нибудь офисе с кондиционером, там, наверно, хорошо. Или на море.