Іоганнесъ встаетъ и подходить къ окну. Почти уже разсвѣло, и онъ видитъ въ маленькое зеркало, что вѣки его красны. Онъ тушитъ лампу и при сѣромъ утреннемъ свѣтѣ прочитываетъ еще разъ послѣднюю страницу своей книги. Потомъ онъ ложится спать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ этотъ же день Іоганнесъ заплатилъ за комнату, сдалъ свою рукопись и покинулъ городъ. Онъ уѣхалъ за границу и никто не зналъ куда.

Большая книга вышла изъ печати, цѣлое королевство, маленькій, шумный міръ настроеній голосовъ и образовъ. Ее раскупали и читали. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ; когда наступила осень, Іоганнесъ выпустилъ въ свѣтъ новую книгу. Что же произошло? Имя его было у всѣхъ на устахъ, счастье не покидало его. Эту книгу онъ написалъ на чужбинѣ, вдали отъ воспоминаній пережитаго на родинѣ, и она была крѣпка и сильна, какъ вино.

Милый читатель, это исторія Дидриха и Изелины. Она была написана въ доброе время, во дни ничтожныхъ работъ, когда все легко переносилось, написана съ сильной любовью къ Дидриху, котораго Богъ поразилъ любовью. . . . . . . . . . . . .

Іоганнесъ жилъ въ чужихъ странахъ, никто не зналъ гдѣ именно. И прошло больше года, прежде чѣмъ кто-либо узналъ объ этомъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Кажется, стучатъ въ дверь, — сказалъ разъ вечеромъ старый мельникъ.

Онъ съ женой тихо сидѣли и прислушивались.

— Ничего не слышно, — сказала она, — уже десять часовъ, скоро ночь.

Прошло нѣсколько минутъ.

Въ дверь раздался короткій твердый стукъ, словно кто-то собрался, наконецъ, съ мужествомъ постучать. Мельникъ отворилъ дверь. На порогѣ стоитъ барышня изъ замка.

— Это я, не бойтесь, — говоритъ она, робко улыбаясь. Она входитъ, ей подаютъ стулъ, но она не садится. На ея голову накинутъ только шарфъ, а на ногахъ маленькія, открытыя туфли, хотя весна еще не наступила и на дорогѣ грязно.

— Я хотѣлъ васъ предупредить, что весной пріѣдетъ лейтенантъ, — сказала она. — Лейтенантъ, — мой женихъ. Онъ хочетъ охотиться, я хотѣла предупредить васъ объ этомъ, чтобы вы не пугались.

Мельникъ съ женой съ удивленіемъ взглянули на барышню изъ замка. До сихъ поръ никто не предупреждалъ ихъ, когда гости изъ замка собирались охотиться въ лѣсахъ или поляхъ; они растроганно поблагодарили ее.

Викторія направилась къ двери.

— За этимъ только я и пришла. Я подумала, вы уже старые люди, лучше, если я предупрежу васъ.

Мельникъ отвѣчалъ:

— Благодаримъ васъ, милая фрёкэнъ! Но милая фрёкэнъ промочитъ ноги въ такихъ тонкихъ башмачкахъ.

— Нѣтъ, на дорогѣ уже обсохло, — коротко сказала она, — Я пошла прогуляться. Покойной ночи!

— Покойной ночи!

Она надавила ручку двери и вышла. Въ дверяхъ она остановилась и спросила:

— Да, вы ничего не знаете объ Іоганнесѣ?

— Нѣтъ, мы ничего не знаемъ о немъ — благодаримъ за память. Мы ничего не знаемъ о немъ.

— Онъ, вѣроятно, скоро пріѣдетъ. Я думала, онъ вамъ писалъ.

— Нѣтъ, онъ не писалъ съ прошлой весны. Іоганнесъ, должно-быть, въ чужихъ странахъ.

— Да, въ чужихъ странахъ. Ему тамъ хорошо. Онъ самъ пишетъ, что живетъ беззаботно. Ему тамъ хорошо живется.

— Да, да, Богъ знаетъ! Мы ждемъ его, — намъ онъ не пишетъ и никому не пишетъ. Мы только ждемъ его.

— Ему тамъ, вѣроятно, лучше, если у него тамъ нѣтъ никакихъ заботъ. Ну, да это его дѣло. Мнѣ просто хотѣлось знать, пріѣдетъ ли онъ весной домой. Покойной ночи!

— Доброй ночи!

Мельникъ съ женой проводили ее до воротъ и видѣли, какъ она, гордо поднявъ голову, шла по дорогѣ къ замку, ступая по лужамъ и грязи на растаявшей землѣ. . . . . . . . . . .

Черезъ два дня отъ Іоганнеса пришло письмо. Приблизительно черезъ мѣсяцъ онъ вернется домой, когда окончитъ новую книгу. Все это долгое время ему жилось хорошо, новая работа его скоро закончится, жизнь цѣлаго міра прошла черезъ его мозгъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мельникъ идетъ въ замокъ. На дорогѣ онъ находитъ носовой платокъ съ мѣткой Викторія, она потеряла его третьяго дня вечеромъ.

Барышня наверху, но горничная предлагаетъ передать ей, что ему нужно.

Мельникъ отказывается. Онъ лучше подождетъ.

Наконецъ, приходитъ барышня.

— Мнѣ сказали, вы хотите меня видѣть? — спросила она, отворяя двери въ сосѣднюю комнату.

Мельникъ входитъ, подаетъ ей платокъ и говоритъ:

— Мы получили отъ Іоганнеса письмо.

Радостная улыбка освѣщаетъ ея лицо, на минуту, на краткое мгновенье. Она отвѣчаетъ:

— Благодарю васъ. Да, это мой платокъ.

— Онъ скоро пріѣдетъ домой, — продолжаетъ почти шопотомъ мельникъ.

Лицо ея принимаетъ холодное выраженіе.

— Говорите громче, кто пріѣзжаетъ? — переспрашиваетъ она.

— Іоганнесъ.

— Іоганнесъ? Ну такъ что же?

— Ничего, только… мы думали, что объ этомъ надо сказать. Мы говорили объ этомъ съ женой, и она тоже такъ подумала. Вы спрашивали третьяго дня, пріѣдетъ ли онъ весной. Да, онъ пріѣдетъ.

— Вы этому очень рады? — сказала барышня. — Когда онъ пріѣзжаетъ?

— Черезъ мѣсяцъ.

— А!.. Вы хотите мнѣ сказать еще что-нибудь?

— Нѣтъ. Мы только подумали, такъ какъ вы спросили. Нѣтъ, мнѣ больше ничего не нужно. Я хотѣлъ сказать только это.

Мельникъ снова понизилъ голосъ.

Она проводила его до двери. На крыльцѣ они встрѣтились съ ея отцомъ и она громко и равнодушно сказала, проходя мимо:

— Мельникъ говоритъ, что Іоганнесъ скоро пріѣдетъ домой. Ты, вѣдь, помнишь Іоганнеса?

А мельникъ, выйдя изъ воротъ замка, клялся, что никогда, никогда онъ не будетъ такимъ дуракомъ, чтобы слушаться жены, когда она хочетъ что-то понимать въ тайныхъ дѣлахъ. Пусть она такъ и знаетъ.

Онъ когда-то хотѣлъ срѣзать на удочку эту гибкую рябину, растущую на мельничной плотинѣ, теперь же, черезъ столько лѣтъ, дерево стало толще его руки. Онъ удивленно взглянулъ на нее и пошелъ дальше.

Вдоль ручья попрежнему зеленѣла чаща папоротниковъ, цѣлый лѣсъ, черезъ который скотъ протопталъ тропинки, невидныя подъ листьями папоротниковъ. Онъ продирался черезъ чащу, какъ въ дни дѣтства, разводя руками и утаптывая траву ногами. Насѣкомыя и гады бѣжали при видѣ этого большого человѣка.