Я нервничаю, поэтому перегибаю палку. Я дую на свой кофе, делаю глоток, помешиваю его, я играю роль настоящего подростка, который пьет настоящий напиток под названием «кофе». Я слишком сильно дую на него, и кофейная пенка разлетается по сторонам. Офигенно крутой парень. Я бы точно стал с собой встречаться (на самом деле – нет). Сложно сказать, но, судя по всему, она все-таки слегка улыбнулась, увидев эту клоунаду.

– Все еще радуешься тому, что спас мне жизнь? – спрашивает она.

Я делаю большой глоток и обжигаю не только язык, но и все горло до самого пищевода. Господи боже. Может, это знак, что мне пора сдаться? Я определенно не тот, кому суждено произвести впечатление на эту девушку.

– Мне нужно сожалеть об этом? – спрашиваю в свой черед.

– Я не сильно мила по отношению к тебе.

Она прямолинейна, поэтому я тоже решаю говорить прямо.

– Это правда. Но у меня нет машины времени, чтобы вернуться в прошлое и поступить иначе, – заявляю я серьезно.

– А ты бы так сделал? – интересуется она, слегка нахмурившись.

– Разумеется, нет, – поспешно отвечаю я. Она меня что, совсем уродом считает?

Извинившись, она удаляется в туалет. Чтобы не сидеть с бесцветным видом, когда она вернется, я вынимаю свой блокнот и приступаю к работе над стихотворением. Я все еще пишу, когда она возвращается.

– О нет, – со стоном произносит она, садясь.

– Что? – спрашиваю.

Она жестом показывает на блокнот:

– Только не говори, что ты поэт.

Ее глаза улыбаются, но я все равно быстро закрываю блокнот и убираю в карман пиджака. Может, не такая и хорошая была идея. Что я вообще себе придумал со всей этой чушью про «перевернутое» дежавю? Я просто пытаюсь отсрочить свое будущее. Как и желают того мои родители, я женюсь на прелестной американке корейского происхождения. В отличие от Чарльза, я ничего не имею против корейских девушек. Он говорит, это не его типаж, но я не совсем понимаю, что значит типаж. Мой типаж – девушки. Все. С чего мне ограничивать круг знакомств? Я стану чудесным врачом, буду хорош в постели и совершенно счастлив.

Но почему-то, глядя сейчас на Наташу, я начинаю думать, что моя жизнь может пойти не по плану. Пусть она нахамит мне, и тогда мы разойдемся по своим дорогам. Не представляю, как мои родители (особенно папа) примирятся с тем фактом, что я встречаюсь с чернокожей девушкой.

И все-таки я предпринимаю еще одну, последнюю попытку:

– А что бы сделала ты, если бы у тебя была машина времени?

Впервые за все то время, что мы сидим здесь, она не кажется раздраженной или скучающей. Наморщив лоб, Наташа подается вперед:

– А она сможет отправить меня в прошлое?

– Разумеется. Это же машина времени, – говорю я.

Она смотрит на меня так, чтобы я понял, как много о ней не знаю.

– Путешествие в прошлое – дело затруднительное.

– Допустим, мы нашли способ преодолеть все затруднения. Что бы ты сделала?

Она ставит свой кофе на столик, скрещивает руки на груди. У нее загораются глаза.

– И мы не принимаем во внимание парадокс дедушки?

– Нисколько, – говорю я, делая вид, что догадываюсь, о чем она говорит, но ей удается меня раскусить.

– Ты не знаешь, что такое парадокс дедушки?

Она кажется ошеломленной, словно я упустил какие-то основополагающие знания о мире (например, о том, как делают детей). Она что, любительница научной фантастики?

– Нет, – признаю я.

– Ну хорошо. Предположим, у тебя есть живой злобный дедушка.

– Он умер. Я видел его всего один раз, в Корее. Он показался мне милым.

– Ты кореец? – спрашивает она.

– Американский кореец. Родился здесь.

– А я с Ямайки. Родилась там.

– Но у тебя нет акцента.

– Я здесь уже довольно давно. – Она сжимает чашку крепче, и я чувствую, что Наташе становится грустно.

– Расскажи мне об этом парадоксе, – напоминаю я, пытаясь отвлечь ее.

Это срабатывает – она вновь оживает.

– Ладно. Да. Допустим, твой дедушка жив и он злобный.

– Живой и злобный, – говорю я, кивая.

– Он действительно очень плохой человек, поэтому ты изобретаешь машину времени и возвращаешься в прошлое, чтобы его убить. Предположим, ты убиваешь его до того, как он познакомился с твоей бабушкой. Это будет значить, что один из твоих родителей никогда не родится и ты никогда не родишься, поэтому ты не сможешь вернуться назад в прошлое и убить его. Но! Если ты убьешь его после того, как он познакомился с твоей бабушкой, тогда ты родишься и изобретешь машину времени, чтобы вернуться в прошлое и убить его. Так будет продолжаться вечно.

– Хм. Да, мы определенно не станем принимать это во внимание.

– И принцип самосогласованности Новикова тоже, да?

Она сразу показалась мне симпатичной, но теперь выглядит еще прелестнее. Ее лицо воодушевлено, волосы пружинят, а глаза искрятся. Жестикулируя, она рассказывает об исследователях в Массачусетском технологическом институте и случайностях, призванных разрешить парадоксы.

– Так что теоретически ты не сможешь убить своего дедушку, потому что ружье даст осечку именно в этот момент или у тебя случится сердечный приступ…

– Или симпатичная ямайская девушка войдет в комнату и сразит меня наповал.

– Да. Произойдет нечто странное и неправдоподобное, чтобы невозможное не смогло случиться.

– Bay, – говорю я снова.

– Это не просто «вау», – говорит она с улыбкой.

Это и впрямь не просто «вау», но я не могу придумать никакого мало-мальски толкового или остроумного ответа. Мне трудно думать и смотреть на нее в одно и то же время.

Есть такое японское выражение, которое мне по душе: koi no yokan[11]. Оно про любовь, но не с первого взгляда, а скорее со второго. Когда, встретив кого-то, чувствуешь, что влюбишься в него. Может, сразу ты и не влюбляешься, но это неизбежно.

Вот что сейчас происходит со мной, я уверен. Но есть одна небольшая (и, вероятно, непреодолимая) проблема: это не взаимно.

Я НЕ РАССКАЗЫВАЮ Красному Галстуку всю правду о том, как бы я поступила с машиной времени, если бы у меня была таковая.

Я бы вернулась в прошлое и сделала так, чтобы самый великий день в жизни моего отца вообще не наступил. Это невероятно эгоистично, но именно так я бы поступила, чтобы мое будущее не было стерто.