Тут меня опять слегка кольнуло: где это видано, чтобы деньги выдавались просто так, без ведомости, расписки и всего, что полагается? Ни одна бухгалтерия на такое не пойдет, а уж тем более в серьезной фирме.

Значит, что? Значит, Аркаша затащил меня в организацию, где гуляют большие наличные деньги, которые нигде не проведены. При этом организация занимается тем, что пасет выживших из ума ученых, занимавшихся направленными землетрясениями, то есть работавших в рамках совершенно секретных государственных проектов. Тогда это точно не шарашкина контора. Тогда это особая структура – очень серьезная и опасная. Ну и черт с ней! И со мной тоже – черт. Решение принято, и будь что будет.

– Так куда ехать, начальник? – спросил я как можно беспечнее.

– По Дмитровскому шоссе, это недалеко, – ответил Бунин. – Только своим ходом в первый день не стоит. Завтра ровно в 7 утра будь здесь, Тимур тебя встретит и отвезет. А сегодня отдыхай. Но только без излишеств, на работе нужно быть в форме.

В ответ на Аркашин пассаж об излишествах я хотел выдать что-нибудь едкое, но сдержался. Начальник все-таки. И потом, в поведении и манере держаться моего приятеля появилось что-то новое и незнакомое. Я попытался было определить, что именно, но не смог. В Аркаше появилась какая-то несвойственная ему ранее властность. И, одновременно, он словно постоянно пребывал в состоянии тревоги, чего раньше за ним тоже не замечалось. Пить он точно стал больше – вон какая рожа красная. Так что не ему говорить мне об излишествах.

– А что, – как бы между прочим, сказал я, уже собравшись уходить. – Может, отметим это дело? Без излишеств, естественно. Деньги у меня есть, так что угощаю.

Борьба мотивов читалась на аркашином лице так явно, что я с трудом сдержал смех. Может, зря я ему это предложил, но только черт его знает, что в их конторе зря, а что нет. Во многих местах новичкам полагается проставляться, то есть проходить своеобразный обряд инициации, без которого полноценное членство в племени будет проблематичным.

Где-то инициируемого подвергают страшным истязаниям – например, наносят с помощью ножа рисунки на теле или несколько суток не дают спать или есть, или вытворяют с несчастными даже кое-что похуже. А в нашем племени просто проставляются. Согласитесь, не самый плохой вариант.

Но мое предложение Аркаша отверг. Сославшись на очередную встречу, он довольно бесцеремонно вытолкал меня из квартиры, и уже через пять минут я шлепал по Волгоградскому проспекту в сторону центра. Хотелось пройтись пешком, немного остыть и подумать. Мне всегда лучше думалось на ходу, но на этот раз в голову не пришло ни одной целиком додуманной мысли – так, какие-то не относящиеся к делу обрывки. Да и о чем, собственно, было думать? Все уже думано-передумано и лучшее, что я могу сейчас сделать – это хорошенько нагулять аппетит, а потом пообедать в хорошем ресторане.

Именно так я и поступил. Дойдя да «Текстильщиков», я сел в метро и доехал до Таганки – чтобы не идти через дорожные развязки с эстакадами мимо «официального поставщика Кремля» (так утверждает реклама) – Микояновского мясокомбината, распространяющего на всю округу запах какой-то жженой тухлятины.

От Таганской площади я неспешно пересек весь центр Москвы и пришел к аргентинскому ресторану в районе «Маяковской». Это был дорогой ресторан, и обедал я в нем впервые. Наверное, только в этот день я по-настоящему понял слова Воланда о том, что «свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя». Стейк из мраморной говядины, который по моей просьбе был приготовлен с кровью и который нужно было есть со специальной доски, был настолько хорош, что я на какое-то время совершенно позабыл о направленных землетрясениях и зловещих старухах, умеющих эти самые землетрясения направлять.

Вернувшись в свой, по аркашиному выражению, крысятник (понимал бы чего, крыс у нас отродясь не было), я принял душ и лег в постель. Сон не шел, читать не хотелось, и я часов до двух с смотрел какой-то ужасно интересный фильм про то, как эпидемия неизвестной болезни уничтожила почти все человечество, а те, кто остались, создали нечто вроде подземной цивилизации. И вот эти, которые под землей посылают в прошлое гонца, чтобы тот вмешался в ход истории и не дал болезни распространиться. Но гонца в Америке 1990-х, естественно, принимают за сумасшедшего и сажают в психушку, а там как всегда находится добрая и умная (и красивая при этом – а как же!) женщина-врач, ну и так далее.

Фильм я смотрел не с начала, конца его я тоже не увидел, потому что через каждые пять минут давали по огромному рекламному блоку. Выдержать это было невозможно, хотя и фильм досмотреть хотелось. Но раздражение от мельтешения и бессмысленности происходящего на экране оказалось хотя и немного, но все-таки сильнее. Собрав волю в кулак, я нажал красную кнопку на пульте. Подумав при этом, что раздираемый примерно такими же противоречивыми желаниями самоубийца, нажимает на курок с похожими мыслями. И досмотреть хочется, и смотреть осточертело.

Остаток ночи прошел бездарно. Я проворочался ровно до половины пятого утра, а потом, когда до будильника оставалось всего полчаса, мне, по великому закону подлости, страшно захотелось спать. Словом, все, как обычно.

Великие люди придумали душ и горячую воду. Вот за что надо Нобелевку давать, а не за всякие сомнительные достижения в области физики, которые только и можно использовать, как для одновременного убийства максимально большого количества людей.

С физиков и их антигуманных открытий моя мысль соскочила на направленные землетрясения. А с землетрясений – на старух, точнее, на одну старуху, с которой мне предстояло работать. За завтраком, состоявшим из яичницы из четырех яиц, черного хлеба и крепкого сладкого чая, мое воображение услужливо изобразило настоящее исчадие ада, способное одним нажатием кнопки в секретном бункере где-нибудь под подмосковной помойкой легко уничтожить ничего не подозревающий мирно спящий город в любом из четырех полушарий планеты.

В любом случае, какой-то запас времени у меня есть (не за тем же меня вербовали, чтобы немедленно уничтожить), а значит, куда-нибудь да вывезет. Главное ввязаться, а там посмотрим. С такими оптимистичными мыслями я ввинтился в переполненный вагон метро и ровно в 7 утра был на явочной квартире в Кузьминках.

Аркаши там не было, а может, он и был, но только я его не видел. У подъезда меня перехватил Тимур – ничем не примечательный парень в коротком, выше колен спортивном пальто и вязаной шапочке. При моем приближении он вылез из припаркованного у подъезда джипа и сделал приглашающий жест:

– Доброе утро, Альберт Эдуардович! Прошу в машину!

В салоне джипа пахло кожей, хорошим парфюмом и еще чем-то неуловимым, но явно очень дорогим. Когда мы выехали со двора на проспект, я огляделся и беспокойно заерзал на своем переднем сиденье.

– Если хотите, можете курить, – с улыбкой повернулся ко мне Тимур. – Хотите, приоткрою окно, но на улице холодно, да и воняет там. Вот пепельница, курите сколько хотите, не стесняйтесь, я знаю, вы много курите.

Знает он! Не иначе, Аркаша уже провел с ним целый инструктаж на предмет того, как себя со мной вести. И досье на меня наверняка уже завели. Ну и ладно, плевать. Можно, конечно, попробовать разговорить Тимура, только зачем? Лишнего он все равно не сболтнет – вон какой улыбчивый, такие не болтают. Да и лень разговаривать, лучше подремать по дороге – после бессонной ночи самое оно.