Аполлон Артамонович поднял на меня взгляд — в своём светло-сером костюме он сейчас был похож на угрюмого голубя или выцветшего унылого попугая.

— А если она сама злая? — спросил он.

Я уже бочком пробирался к двери, но при этих словах встал как вкопанный:

— Простите?

Волшебник выдохнул через рот.

— Вдруг Ваш кодекс запретит Вам её защищать? Вспомните сегодняшний случай: мы ведь не знаем...

У меня в горле сгустился комок.

— Мне срочно надо быть злым? — спросил я.

— Понятия не имею, каким Вам следует быть, да и не моё это дело, — маг говорил отрешённо, вновь глядя в стену перед собой, словно в комнате, кроме него, никого больше не было. — Это уж Вы решайте, пожалуйста, сами. Я знаю лишь, что мне совершенно не надо, чтоб завтра утром Вы первым делом убили бы свою туристку из каких-то там идейных соображений... Ну, или она Вас, что более вероятно.

Повисло молчание. Было слышно, как в камине потрескивают дрова.

— Я... Подумаю, — наконец, сказал я.

— Буду Вам очень признателен.

— Спасибо... За чай.

— Пожалуйста. Я вымою чашки.

— Что ж, — я взялся за ручку двери. — В таком случае... Всего доброго?

— Всего доброго, — кивнул шеф. — Спасибо, что заглянули.

Я раскрыл дверь и шагнул в темноту коридора. Троллейбусы наверняка уже не ходили, а значит, нужно было думать о том, как выбираться из уснувшего Китежа.

— Я Вас подброшу, — раздался у меня за спиной голос шефа.

— Спасибо, я сам... Как-нибудь... — растерянно пробормотал я, оглядываясь: вокруг меня была стоянка такси на главном въезде в Сказку, и лишь за моей спиной тихо щёлкнул замок в двери библиотеки.

***

[1] С. с. с. — старший сказочный сотрудник.

Глава вторая, в которой Максим встречает туристку и пытается влезть к ней в историю

Граница Сказки всегда оформляется таким образом, чтобы, с одной стороны, подготовить путешественника к волшебному приключению, а с другой — не дать ему понять раньше времени, что такая подготовка уже давно началась. В Русский сектор обычно ведёт пыльная дорога, убегающая в лес или в степь, — даже троллейбус, пущенный давным-давно в Китежград, сворачивает с асфальта на наезженную в траве колею, отчего каждой осенью возникает оказия, когда очередной рогач вязнет в грязи. Ещё один вход декорирован под обычную дырку в заборе — это почему-то особенно нравится иностранцам, в один голос называющим путь через неё русским экстримом.

Перевалочный пункт «Клыки вервольфа», куда я прибыл на следующее утро, оказался каменным зданием, выстроенным в готическом стиле — даже фокусировочные колонны оказались замаскированы под детали орнамента. Получилось, на мой взгляд, недурственно — я даже ощутил гордость за то, что в моём городе и в моей Сказке, пусть даже и в чужом секторе, есть такие красивые вещи. Здание было обширным — кроме пункта перевоплощения, в нём размещались бригады техников, реквизиторы, декораторы, группа быстрого реагирования и даже кто-то из волшебной администрации. Какое-то время я стоял, читая вывески на дверях и таким образом стараясь унять волнение, потом, наконец, взял себя в руки, положил пальцы на хромированную холодную ручку и потянул тяжёлую дверь на себя.

Сказка меняет людей — Аполлон Артамонович напоминает об этом так часто, что я иной раз просыпаюсь посреди ночи и подолгу пытаюсь понять, а не изменился ли я часом. Впрочем, до посещения фэнтези-сектора мне ни разу не доводилось видеть, как это происходит прямо на глазах — профессионально и с холодной расчётливостью. Без восьми минут семь в перевалочный пункт «Клыки Вервольфа» вошёл сотрудник Сказки, член Опергруппы, волшебник Максим Коробейников, а в семь одиннадцать из него вышел некто по имени Даффи Оулдсен, охотник из Лотра (направляется в сторону Вебезеккеля).

За эти девятнадцать минут изменилось всё. Я лишился регистрационной формы, в миг погашенной синей печатью, засвидетельствовавшей, что отныне всё, что я в ней понаписал, становится сущей правдой и будет впредь властвовать над моею судьбой. Я стал ниже ростом, но значительно шире в плечах. Мои глаза вдруг сделались карими, а волосы приняли не слишком далёкий от исходного, но всё же новый оттенок. Удобные в любую погоду кроссовки на толстой подошве с хлопком дверцы шкафчика отправились в небытие, оставив меня перед выбором: примерить кожаные сапоги, в которых я наверняка взмокну, или идти босиком, чтобы за несколько вёрст — простите, миль — гарантированно сбить в кровь ноги. На плечах моих оказалась потёртая куртка из толстой кожи, а дорожная сумка, которую я взял из дома, сменилась вместительным рюкзаком — довольно удобным, но несколько непривычным. Застегнув последнюю пуговицу, я взглянул на малознакомого человека по ту сторону зеркала, которого мне отныне предстояло играть, и, вздохнув, помахал рукой всему, что считал в нём своим. Чужая ладонь легла в незнакомый карман, в котором все вещи были уложены не так, как я привык, но разбираться с этим не было времени. Я поправил на плече лук, взвесил в руке непривычно короткий меч, нагнулся, чтобы не зацепиться за притолоку колчаном со стрелами, и сделал свой первый шаг в новый мир. Дверь за моей спиной тонко скрипнула — отступать было некуда.

***

Вебезеккель был чёртовой глушью, это делалось ясно с первого взгляда. Две кривые улицы, бывшие некогда просёлочными дорогами, три десятка низких деревянных домов, окружённых номинальным — в человеческий рост — частоколом,