Для премьеры Антонина Валерьевна сняла Дом культуры, назвала журналистов, телевидение, директоров благотворительных фондов. Небольшой зал ломился — даже родители артистов поместились не все.

Пианисту Ольга строго наказала: ни в коем случае не пытаться, как положено в нормальном балете, подстраиваться под танцоров — но просто играть. А детям приказала: даже если забыл партию от начала и до конца — все равно двигаться. Сама она тоже вышла на сцену — в роли Другой. В Главном театре страны эту роль только примам доверяли, но Ольга под восхищенно-влюбленными взглядами своих артистов чувствовала, что ей бы сегодня и Плисецкая аплодировала.

Главное — кураж. Его они все поймали.

Самая необычная в мире «Артефакт-сюита» произвела фурор.

О ней рассказали вечерние новости на всех каналах, Интернет гудел, печатные издания восторгались. А рано утром Оле позвонили — она, уставшая и возбужденная после премьеры, забыла выключить на телефоне звук.

Девушка сонным голосом отозвалась:

— Алле?

— Убирайся отсюда со своими психами! — грубо рявкнули в трубку.

Ольга подскочила в постели. Запоздало посмотрела на определитель номера: скрыт.

Постаралась успокоиться, глубоко подышать. Выпила кофе. А когда выходила из квартиры, нога угодила во что-то склизкое. Дохлая, с размозженной головой крыса. Прямо под дверью.

Завизжала. Вернулась домой, тщательно вымыла обувь. Сменила колготки. Едва пришла на работу, бросилась к Антонине Валерьевне. Та взглянула в ее перепуганное лицо и сразу спросила:

— Дерьмо под дверь подбросили?

— Н-нет. К-крысу, — пробормотала девушка. — А от-ткуда в-вы знаете?

— Какой еще может быть реакция на удачную премьеру! — светски улыбнулась начальница. — Это хейтеры. Всегда оживляются, когда у нас что-то новое и удачное.

— Но кто они? И почему?!

— Можешь в Интернете посмотреть, — хладнокровно отозвалась Антонина Валерьевна. — Сторонники евгеники. Считают, что аутисты позорят и портят нацию. Их сайты закрывают за экстремизм, но они с новых выныривают. На самом деле просто подростки и придурки. Не бойся. Ничего они тебе не сделают.

— Но адрес мой узнали!

— Подумаешь, сложность! Если ты напротив Центра живешь!

— Значит, они следили за мной?!

— Ольга, прекрати истерить, — повысила голос начальница. — И помни простую истину. Если собака лает — она не укусит.

— Вам хорошо, вы смелая… — жалобно произнесла Оля.

Вышла из кабинета начальницы и немедленно позвонила Георгию. Жених только неделю назад уехал в Псков — помощники с руководством столовой не справлялись, — но выслушал ее и обещал примчаться завтра же.

— Ой, Гош, не надо, — смутилась девушка. — Шефиня говорит, они безопасные.

— И что? Даже просто пугать тебя я тоже никому не позволю!

«Какой он хороший! — наполнилось теплом сердце. — Одну только ночь пережить, а завтра Гошик из любого хейтера отбивную сделает».

День выдался суматошный. Родители пациентов то и дело прорывались благодарить, приезжали пропустившие премьеру журналисты, а часов в пять позвонила начальница, триумфальным голосом молвила:

— Главный театр страны на сегодня нам двадцать билетов выделил. На «Баядерку», в партер. Там номинал — пятнадцать тысяч!

— Знаю, — усмехнулась Оля, еще недавно танцевавшая в третьей вариации картины «Тени».

— Штук десять я нужным людям раздам, — деловито произнесла Антонина Валерьевна, — а остальные ты забирай.

— Зачем они мне?

— Артистов своих сводишь.

— Да они не выдержат «Баядерку»! Сложный, длинный балет.

— Ты что, не понимаешь? Они должны сходить.

— Ну, пусть идут с родителями!

— Нет. Тут дело практически политическое. Они должны быть со своим постановщиком. С тобой.

— А что я делать буду, если хотя бы один — в незнакомой обстановке — мне истерику устроит?! Во время спектакля?!

— Брось. Они тебя слушаются.

И повесила трубку.

«Вот мне радость! — сердито думала бывшая балерина. — Еще недавно сама танцевала, а теперь инвалидов выводить. Да еще в партер, всей труппе на смех».

Но спорить с Антониной Валерьевной — в Центре все знали — категорически нельзя. Поэтому Ольга немедленно прекратила занятие по растяжке и побежала составлять список. Надо взять самых спокойных.

Ярик — девушка, конечно, понимала, что подросток в нее влюблен — в число благонадежных не входил. Но она решила рискнуть. Все-таки солист и по натуре обидчивый. Парень обрадовался, но попросил:

— Федя. Не говорить.

— Почему?

Он взглянул жалобно:

— Смеяться.

— Ладно, — улыбнулась она.

Впрочем, обзванивала родственников Ксюша, и что конкретно надо сказать Федору, Ольга уточнить забыла.

Мучиться в метро не пришлось — Центр выделил микроавтобус. Пока ехали, балерина надрывала голос, рассказывала, что нельзя. В конце спича непедагогично пообещала:

— Кто будет блажить — лично врежу. Линейкой по икрам.

Все ее сегодняшние подопечные балетом занимались и болезненный удар знали. Поэтому в театре вели себя поскромнее обычных школьников, что шуршали во время действия фольгой шоколадок и подглядывали в телефоны.

Во втором действии Оля позволила себе расслабиться. Никию танцевала одна из самых неприятных солисток, и когда та после укуса змеи билась в конвульсиях, отставная балерина представляла, что более удачливая соперница по театральным подмосткам умирает в реальности. (А ее собственные танцоры принимали спектакль за правду и дружно всхлипывали.)

В последнем антракте Ольга повела свою команду в парадный зал. Показала ребятам, насколько прихотливо разрисован здесь потолок. Аутисты обожают разглядывать узоры, и воспитательница думала ненадолго отвлечься, самой понаблюдать за толпой.

И вдруг услышала:

— Сдохни, гадина!

Вздрогнула, резко обернулась.

За спиной — молодая, хорошо одетая пара. Девушка в коктейльном платье, парень в костюме. Оба смотрят с удивлением: что, мол, дергаешься?

— Вы что-то сказали? — обратилась Ольга к молодому человеку.

Тот обернулся к своей спутнице, развел руками.

Девица желчно молвила:

— О чем нам с вами говорить?!

И потянула спутника прочь.

Оля растерянно смотрела им вслед. Послышалось? Но парень вдруг на долю секунды обернулся. Резким движением провел ребром ладони по шее — мол, зарежу. И снова ласково склонился к зазнобе.