Я разделила экран надвое. Поставила рядом гражданина в кепке и холеного сомелье. На первый взгляд ничего общего. Один — алкаш из Кузьминок, второй — житель центра и завсегдатай гламурных тусовок. Но моя программа стоила, как самолет, и никогда не ошибалась.

К тому же у гражданина Долматова имелась и вторая родинка. На правой щеке. Точно, как сказала Ольга.

Неужели знаток хороших вин состоит в экстремистской организации? И это тот человек, кто направлял, вдохновлял и контролировал подростка?

Нет, нестыковка. Если Долматов — серый кардинал, он ни за что не будет подставляться, сыпать угрозами в театре.

Впрочем, я сразу придумала вариант проще и гораздо реальней. Филипп хотя и тусовщик, но живет, допустим, где-то здесь, в Кузьминках. Часто проходит или проезжает мимо Центра реабилитации. Больные люди выхоленного сомелье раздражают. Потому и сорвался, когда они ему еще и в Главном театре попались. А сейчас Долматов здесь — да тоже потому, что местный! Пришел поглазеть, что случилось. Позлорадствовать.

Как использовать Ольгину информацию — и надо ли кому-то ее озвучивать вообще — я тоже не понимала.

Мой маленький женский мозг, который пребывал в напряжении почти весь день, наконец не выдержал. Внезапно накатила головная боль. Да настолько сильная, что хотелось долбануться с разгону в стену и разом прекратить все мучения.

Анальгина с собой я никогда не возила и сейчас в аптеку тоже решила не бежать. Тем более что вряд ли здесь, в Прасковичах, есть круглосуточные.

Выпила еще одну бутылочку ледяного сока. Потом приняла волевое решение: выключила все гаджеты, открыла окно, сунула голову под подушку и начала упорно считать слонов. Была почти уверена: не поможет. Но на сто каком-то сама не поняла, как заснула.

Разбудила меня вспышка света. Не слишком яркая. Я открыла глаза, снова закрыла. Немного подремала, но полноценно заснуть не смогла.

Сбросила с уха подушку. В комнате темно. На часах — половина шестого утра, в глазах отчаянно щиплет.

Я скосила глаза на телефон — он подмигивал зеленым глазом. Пропущенный звонок, эсэмэска или сообщение на ватсап. Звонок и вибрацию я отключила, но огонек мерцает всегда.

— Дьявол вас раздери! — пробормотала я.

И открыла послание.

Оно было от Ольги.

Девушка явно торопилась — ни единого знака препинания.

— То же место 5.30 утра обязательно будь Мне не звони.

Часы показывали 5.33.

Я упала обратно на подушки. Застонала. Укрылась с головой. А потом резко вскочила и начала одеваться.

* * *

Будь у меня пять свитеров, я бы надела их все. Однако в куцем моем багаже имелась лишь футболка, блуза, легкий кардиган и практически бумажная куртка. А термометр за окном показывал плюс три.

Когда я выскочила во двор, показалось, что здесь вообще Северный полюс. Моросил ледяной дождь, завывал ветер, деревья кренились, будто секли кого-то невидимого. Зубы начали стучать мгновенно. Чтобы не умереть от холода, я сразу бросилась бежать.

Девушка в пять утра на обочине шоссе — зрелище соблазнительное. В Москве бы обязательно пристали: полиция, джигиты, подростки. Но по пути из Прасковичей в соседнюю деревню Загорье меня сопровождал лишь удивленный лай собак. По счастью, все они сидели за изгородями, и я минут за десять благополучно свернула с трассы к реке Великой.

Здесь сразу пришлось притормозить — дождь шел, видно, всю ночь, глина намокла, противно чавкала и скользила. Я балансировала в грязи, терла, чтобы согреться, то уши, то нос и страшно злилась. Все-таки театральные дамы — каковой, несомненно, являлась Ольга, — они нормально не могут. Обязательно им подавай нарядную картинку, красивый фон, спецэффекты.

Вчера она сказала, что не пойдет ко мне в квартиру из-за злых языков. Не слишком убедительная отговорка. Похоже, балерина просто считала: слова любви с берега реки зазвучат куда ярче, чем из кресла.

А зачем сейчас, в глубокой ночи, затевать «встречу на Эльбе» — совсем непонятно. Супруг ее оберегает? Не хочет, чтобы она общалась на больную тему? Но могла бы — тоже ночью, тихонько, — выскочить во двор и просто оттуда позвонить. Или Ольга боится, что ее телефон слушают?

Однако ни один детектив, сколь бы ни злился на важного свидетеля, никогда не откажется от встречи с ним. Поэтому я осторожно и терпеливо преодолела размытую дождем тропинку вдоль обрыва, дошла до лестницы и осторожно начала спускаться к воде. На рассвет — ни намека, ни единое окошко на первой береговой линии не светится, сплошная тьма. Хотя мостки, если прищуриться, я разглядеть уже могла. И они оказались пусты.

Часы, однако, показывали 5.46. Ольга опаздывает? Или вообще не придет? Это будет прелестно — единственные брюки у меня грязные и мокрые до колена, в мокасинах хлюпает вода, а днем я собиралась улететь в Москву. Позвонить ей, что ли?

Но прежде я все-таки спустилась на мостки. Тишина, пустота, ночь, ветер. Я достала телефон, включила фонарик. Тонкий луч заплясал по мокрым доскам настила, жухлым, еще прошлогодним зарослям камыша вокруг величественной черной реки. Ни следа Ольги, но что-то было не так. Паша бы догадался немедленно, но мои извилины скрипели секунд тридцать, прежде чем я заметила: мостки в грязи. А ведь вчера было сухо. Дождь пошел после полуночи, когда я уже заснула. Я присела на корточки, попыталась вычленить из слоя грязи что-то полезное — и увидела. Отчетливый след мужского ботинка.

Только потом — тупица одноклеточная! — я начала светить на реку. И увидела метрах в десяти от берега знакомый военный ватник.

— Оля! — жалобно пискнула я.

Начала расстегивать куртку. Нет, ерунда, надо прямо так. Как будет менее страшно — прыгнуть, или просто сползти в воду? А если я сама утону? Или умру от шока?

Возможно, именно эти секунды могли стоить Ольге жизни, но нужно было подстраховаться. И прежде чем ринуться в ледяную Великую (вчера я попробовала — градусов пять от силы), я набрала на телефоне 020. Полицию в Пскове вызывали по этому номеру — табличка с информацией висела в подъезде дома, где я снимала студию.

«Если ответит робот, ждать не буду».

Но голос дежурного отозвался мгновенно, я выпалила:

— Загорье. Мостки. Человек утонул.

Отбросила телефон и ринулась в воду.

В первую секунду показалось: вполне приемлемо. Я бодро погребла в сторону фигуры в ватнике. Но адреналин грел доли секунды. Уже метров через пять ноги начало сводить от холода, воздуха не хватало, руки заледенели. По счастью, я нащупала дно — и, умирая от тысячи иголок, вонзившихся в тело, продолжала не плыть, а шагать. Вот он, тулуп, совсем рядом. Резко рванула на себя — и увидела мертвое Олино лицо.

— Нет! — заорала я во весь голос.

Лицо девушки посинело, на губах выступила серо-кровавая пена, глаза закатились, на лице застыл испуг. Мои конечности оледенели окончательно, ватник не держался в замерзших пальцах. Я неимоверным усилием дотащила Ольгу до берега, выволокла на мостки и принялась неумело давить ей на грудь — делать искусственное дыхание.