А вот Маккоркери спад был нипочем. Он взбирался все выше и выше — в «У Билли» угощал ребят отбивными, что ни год пирушку для них там закатывал, пивом их поил, водил дружбу с нужными людьми, своего притом никогда не упускал. Дальше больше, и вот уже клуб Джералда Дж. Маккоркери нанял целый пароход — устроил знатную прогулку по реке. Повеселились на славу, а Лейси торчала дома — дулась. После выборов в газетах Розину фотографию напечатали — улыбается Маккоркери, и не то, чтобы растолстела, просто видная женщина, пятнастая шуба на ней, к шубе цветы пришпилены, зубы хорошие, как были, так и есть. Господи, вот это жена так жена, всякому бы такую. Мистер Халлоран краем глаза видел костлявую сгорбленную спину Лейси Махаффи, она стояла на одной ноге, чтобы дать отдых другой, руками в стол упиралась, ну как есть заезженная кляча, — ждала, когда утюг нагреется.

— Это Мэгги звонила поплакаться, — сказала она.

— Надо думать, ты ей хороший совет дала, — сказал мистер Халлоран. — Надо думать, наказала надеть шляпку и уйти от него.

Рука миссис Халлоран с утюгом повисла над розовыми атласными штаниками.

— Я ей наказала долг свой помнить, а закон пусть мужчины преступают, — сказала она, и голос у нее был, как у патефона, когда пластинка кончается. — Я ей наказала испытания, Господом ей ниспосланные, со смирением сносить, как сносила ее мать.

Мистер Халлоран взвыл и выбил трубку о ручку кресла.

— Ты, дай тебе волю, весь свет загубишь. Сердца у тебя нет, девчонка только-только замуж вышла, а послушать тебя, так получается, ей некуда податься — ни дома, ни отца с матерью. Только, если она будет дома торчать да картошку чистить и даст мужу собой помыкать, не моя она дочь. Не моя она дочь, и я так ей и скажу…

— Она твоя дочь, и тебе это хорошо известно, так что попридержи-ка язык, — сказала миссис Халлоран, — слушай она тебя, она давно бы уличной стала. Я ей такое воспитание дала, чтоб она в девушках себя помнила, и замужем она тоже помнить себя должна, не то я ее на колено положу да всыплю, — не посмотрю, что выросла. Вот так-то, Халлоран.

Мистер Халлоран откинулся на спинку кресла: шарил на полке над головой, пока не нашарил полдоллара, он его давно заприметил. Зажал монету в руке, быстро встал, обвел глазами комнату — искал шляпу.

— Забирай себе свою дочь, Лейси Махаффи, — сказал он. — Не от меня, от Святого Духа ты ее родила — с ним вечно грешишь. Ну, я пошел — разомну ноги да опрокину пару кружек пивка, а то у меня уже ум за разум заходит.

— На доллар этот, что ты тишком с полки стащил, — сказала миссис Халлоран, — ты даже и не рассчитывай. Ты что думаешь, я ко всему прочему еще и ослепла? А ну положи назад, откуда взял. Доллар этот нам на хлеб насущный на сей день[5] дан.

— Опостылел мне твой хлеб и на сей и не на сей день, — сказал мистер Халлоран. — Пиво — вот, что мне нужно. И не доллар там лежал, а полдоллара, тебе ли не знать.

— Так ли, сяк ли, — сказала миссис Халлоран, — а мне он заместо доллара, И точка.

— У тебя деньги на завтрашнюю картошку в кармане зашиты и невесть сколько еще в черной коробке, одному Богу известно, куда ты ее прячешь, не говоря уж о тех деньгах, что ты за жизнь скопила, — сказал мистер Халлоран. — Эти полдоллара из моего пособия — их я заработал и потрачу их путем. И к ужину я не вернусь, так что у тебя и на этом экономия выйдет. Покедова, Лейси Махаффи, я пошел.

— По мне, так и вовсе домой не возвращайся, — сказала миссис Халлоран, не глядя на него.

— Вернись я с тугой мошной, ты б еще как радовалась, — сказал мистер Халлоран.

— Только если мошна будет уж очень тугая, — сказала миссис Халлоран.

Мистер Халлоран изо всей силы хлопнул за собой дверью.

Он побрел ясной осенней погодкой, предзакатное солнце грело ему затылок, прихорашивало старые с высоким крыльцом дома красного кирпича на Перри-стрит. Он пойдет к «У Билли» — это ж сколько он там не бывал, — глядишь, ему там повезет. Шел он, однако, не спеша, то и дело останавливался покалякать с соседями.

— Доброго вам здоровьичка, мистер Халлоран.

— И вам, миссис Гаффери.

— Славная погодка для такой поры, мистер Гогарти.

— Это точно, мистер Халлоран.

Мистер Халлоран просто-таки расцветал от этого обмена любезностями, он любил помахать шляпой, задушевно поприветствовать соседа, — так, будто никаких у него забот-хлопот. А вот и парень из магазинчика «Джи энд Ай» за углом. Уж он-то знает, что мистер Халлоран был там не последний человек.

— Добрый день, мистер Макинерни, как дела?

— По нынешним временам, мистер Халлоран, неплохо, лучше быть не может.

— Да уж, мистер Макинерни, на лучшее надеяться не приходится.

— Ваша правда, мистер Халлоран, висим на волоске.

Слегка приободрившись: не ему одному, всем туго приходится, мистер Халлоран приветствовал молодого полицейского на углу. Полицейский острым глазом что-то вычитывал в газете на стенде через дорогу.

— Как поживаешь, О’Фаллон? — спросил мистер Халлоран. — Небось, у тебя нынче дел невпроворот?

— Да нет, в моем квартале тишь да гладь, ну чисто кладбище, — сказал О’Фаллон. — А вот Коннолли жалко. — И он указал глазами на газету.

— Он что, помер? — спросил Халлоран. — Я только вышел, газет не видал.

— Пока нет, — сказал О’Фаллон. — Но ФБР за него взялось, и, видать, на этот раз ему не отбиться.

— У Коннолли нелады с ФБР? Господи, спаси и помилуй, — сказал мистер Халлоран. — За кого ж они тогда следом возьмутся? И всюду-то они нос суют.

— Прицепились к лотерее, к «номерам»[6] этим, — сказал О’Фаллон. — И какой, скажи на милость, в ней вред? Человек политикой занимается, надо ж ему откуда-то деньги доставать? Им бы на этот раз ему спустить.

— Коннолли — молодчага, дай ему Бог здоровья, я думаю, он им не дастся, — сказал мистер Халлоран. — Смажет салазки — и ускользнет у них промеж пальцев.

— Его голыми руками не возьмешь, — сказал О’Фаллон. — Коннолли этот — малый не промах. Выпутается.

И все-таки выпутается или нет, спросил себя мистер Халлоран. И кто может спать спокойно, если Коннолли зацапают? Не терпится доложить Лейси Махаффи, что с Коннолли стряслось, смерть как хочется — двадцать лет уж не хотелось — поглядеть на ее лицо. Лейси все талдычила: «Кто дурак набитый, тот не иначе, как мошенством разбогател. Стоящие люди, те богатеют, и притом никому ничего плохого не делают. Возьми, к примеру, Коннолли, хорошие католики, не на словах, наделе, детишек девятеро, а Бог даст и еще народят, к мессе что ни день ходят, и ведь побогаче твоих Маккоркери будут — вот уж у кого грехам счет потерян». Словом, Лейси Махаффи, опять ты попала пальцем в небо, так что поклон и привет от меня твоим Коннолли, которые день-деньской в церкви торчат. А все ж без Коннолли Джералду Маккоркери в люди бы не выбиться: Маккоркери у Коннолли за связь с газетами отвечал, после выборами заправлял, еще тогда, когда Коннолли вертел Таммани, как хотел, — и сам черт ему не брат. А ведь начинал Маккоркери с самого низа. Сперва снял подвальчик, платил за него сущие пустяки, парни из клуба Коннолли и из Малого Таммани, сброд, можно сказать, со всего района, когда вечерок поспокойнее выдастся, заскакивали туда в картишки перекинуться, выпить, а попутно и дела обговорить. Ничего недозволенного, ничего такого, что законом запрещено, подвальчик брал долю с выигрыша и на спиртном хорошо зарабатывал, ну и ребята вместе держались, не разбредались кто куда. А сколько планов, и нешуточных, здесь обмозговывали — и все в прибытке были. Все, кроме меня, а в чем причина, спрашивается? Когда Маккоркери сказал мне «Заступай меня, будешь в клубе Маккоркери заправлять», — вот, когда мне случай вышел, но Лейси Махаффи заартачилась, ну а как раз о ту пору Мэгги ожидалась и тревожить Лейси нельзя было.