Тридцать?! Ну все, не выйдет замуж. Так и будет всю жизнь одна с таким-то характером.

Таким образом, крест на семейной жизни несчастной поставлен уже заранее. Но все равно, будто бы желая подкрепить свою правоту и собственную успешность в плане личного счастья, родственники продолжают нахваливать и интересоваться на всех совместных праздниках у самой «старой девы»:

— Ох, какая красавица! Замуж-то вышла? А когда собираешься? Есть у тебя кто на примете?

Так юбилеи, свадьбы, крестины и даже поминки превращаются в обсуждение личной жизни одинокой совершеннолетней девушки. Она, конечно, старается не обращать на это внимание. Зато её мамаша обращает и поднимает все свои связи и знакомства в поисках подходящего кавалера. И тут начинается отбор. Сначала отметаются все разведенные и с вредными привычками кандидаты. Но по мере взросления «старой девы» в конце концов и ими не брезгуют.

Свидания мамаши назначают самостоятельно, часто считая излишним ставить в известность кандидатов, как с той, так и с другой стороны. Звонит, скажем, мамаше старинная знакомая:

— Приходите ко мне чай пить. Через полчаса.

— Пойдём, дочка, к моей подруге чай пить.

— Идите, мама, — отвечает дочь, только что в дверь вошедшая и даже шапки еще не снявшая, — А я пока хоть в душ схожу, а то три дня на поезде к Вам ехала.

— Ничего, ничего, ты и так вполне совсем очень даже чистая. Поехали, говорю, чай пить.

Нечего делать — едут. А там, как бы случайно к старинной знакомой мамаши заходит ее сын. Знакомая достаёт альбом с фотографиями, просит мамашу помочь чай разливать, и те удаляются, оставляя молодых для дальнейшего знакомства. Тут уж «старая дева» окончательно раскрывает коварный план ближайшей родственницы. И сын, кажется, что-то подозревает. И так им от этого делается неудобно и неловко, что слова вываливаются из головы и поговорить не о чем. И это молчание превращается в вечность. А чая все нет и нет. И, кажется, хуже быть не может.

Но тут появляются сговорившиеся мамаши и выясняется, что хуже быть может. Подруги начинают наперебой расхваливать своих детей, как будто им десять. В списке достоинств и добродетелей упоминается и учеба в школе «на пятёрки», и помощь бабушке летом на огороде.

По мере развития диалога мамаши все больше расплываются в улыбке, в то время как лица детей приобретают оттенки спелых азербайджанских помидоров с овощного лотка.

Наконец, чаепитие заканчивается. И все довольны: мамаши радуются, как они ловко всё обделали, а дети — что свободны.

БОРЬБА С НЕДОСЫПОМ

Подъезд двухэтажного дома привычно выплюнул в туманное утро сонного человека с взъерошенной седоватой бородой. Чёрно-белая кошка, которая дремала на лавочке, проснулась, потянулась и демонстративно отвернулась в сторону. Серый грязный забор ей был интереснее, чем какой-то там двуногий прямоходящий.

Пройдя пару метров, неуклюжий гуманоид остановился и втянул носом прохладный воздух. Решив, что свежесть этого утра чрезмерна для его угрюмой натуры, он достал из кармана ветровки пачку сигарет. Закурил, кашлянул, глянул на свои ноги. Обнаружил, что его костюм снова бросает вызов общественной морали: дырявые джинсы, носки и шлёпанцы; ухмыльнулся и не очень ровной походкой отправился прочь.

«Петухекают кукари, кукахакают петури», — в голове у человека зашевелились громоздкие конструкции, которыми дремлющий мозг пытался отгородиться от необходимости анализировать сигналы извне.

Потому что внутреннее пространство разума было заполнено тёмно-пурпурной желеобразной субстанцией. Зелёные огоньки снов двигались в глубине и манили своей ритмичной игрой. Будущие дела — тёмные скалы, грозно поднимались над поверхностью. Прекрасным белым пароходиком, огибая острые края каменных глыб, плыла кружка кофе.

Когда человек скрылся за углом дома, кошка подняла голову, встала на задние лапы, посмотрела ему вслед и пробормотала: «Кукури, здрасте». Она спрыгнула с лавки, откусила травинку, торчавшую между досок, пожевала, сплюнула, ткнулась лбом в забор, закрыла глаза и сказала усталым голосом: «Что же меня так плющит-то?»

Мир вокруг безмолвствовал. Туман оседал. Солнце показалось из-за куцых облаков. Кузнечик сидел на стебле одуванчика и деликатно ждал продолжения монолога. Сверху, с крыши дома, выглянул голубь. Но четвероногая ворчунья не двигалась и молчала.

Голубь наклонил голову, подождал ещё. Наконец, решив, что выступление закончилось, он захлопал крыльями и взлетел. И уже поднявшись высоко вверх, увидел, как кошка отошла от забора, тряхнула головой и запрыгнула обратно на скамейку.

Потоки воздуха мягко обтекали крылья, солнце раздвигало обрывки облаков, чтобы те не мешали светить и греть. Внизу, белесые клочки тумана пытались спрятаться в ложбинах и ямах, но были обречены.

Тёмная точка пересекла линию горизонта на востоке. Сердце голубя заколотилось, инстинкты сработали мгновенно — крылья сложились вдоль тела. Орёл. Страх. Прятаться. Быстрее! Туда — к густым деревьям около автобусной остановки!

Голубь спикировал на ветку и осыпал желтыми листьями, вперемешку с засушенными жучками, бородатого человека в носках и шлёпанцах. Чем заставил того оторваться от созерцания внутренних пейзажей.

— Да что это?! Вот же пройдоха пернатый! — пожурил человек птицу словом, вытряхивая из-за шиворота мелкий мусор.

Пернатый хулиган, не моргая, наблюдал за нелепым танцем бородача. Сердце ещё бешено билось, но опасность миновала, а среди осыпавшихся жучков были вполне аппетитные экземпляры. Сейчас это чучело в шлёпанцах уберётся и можно будет поживиться.

Человек, похоже, проснулся окончательно. Поёживаясь от ощущения мелкого мусора на спине и продолжая отряхивать волосы, он подошёл к несуразной будке автобусной остановки.

Лавка, над ней козырёк, стойки из тонкого металла, декоративные загогулины — дизайнер старался слепить дешёвое и современное урбанистическое произведение искусства. Жаль, что он не придал значения тому, что этим нагромождением листов и профилей должны пользоваться люди в ожидании автобуса.

Две старушки стояли под козырьком, в своих самых нарядных одеждах и торжественно перекидывались репликами, не глядя друг на друга.

— Наташка моя, сказала, не пойдёт. Что, бестолку всё. А я не понимаю. Нас приучили так. Надо идти и ставить галочку. Что это праздник.

— Я с зятем поругалась с утра. Чего, говорю, разлёгся? Поднимайся, бери Нюрку и бегом на участок. А он в ответ меня дурой обозвал.

Бородач стоял поодаль и, посмеиваясь про себя, прислушивался к разговору. Дрёма опять вползла в его мысли. «Вот, сейчас подъедет автобус, сяду сзади и пятнадцать минут…» — глаза начали закрываться и, в момент, когда ресницы почти сомкнулись, яркое голубое свечение со стороны беседующих бабушек, заставило его поёжиться. Широко раскрыв глаза, он уставился на старушек, чем вызвал ответное неприязненное любопытство. Но свечения уже не было.

— Бороды отростят, татуировок понарисуют, смотреть противно, тьфу! — вполголоса,