– Щенек куяет и куяет! Один куяет. Какой!

Чем старше становилась моя ненаглядная малышка, тем больше она походила на юлу. Ни минуты не могла усидеть на месте. Ей всюду нужно было залезть, все достать. Стоило, например, зазвонить телефону – тогда еще были проводные аппараты с крутящимися дисками – как она, понимая, что я минимум несколько минут буду занята разговором, стремглав неслась в кухню. Там подставляла к обеденному столу табурет, залезала на него, со стола перемещалась на холодильник и так дотягивалась до полочки под самым потолком, на которой стояли маленькие стеклянные игрушки – часть моего наследства. Их собирали еще бабушка с дедушкой. Конечно, брать их было строго запрещено. Разумеется, залазить в полтора годика на холодильник опасно. Понятное дело, все мои разговоры при таком раскладе укладывались в тридцать секунд. А потом я бежала снимать Нэллу с верхотуры. И так было во всем. Дочка умела улучить момент, когда я занята, и сотворить что-нибудь выдающееся: выпотрошить все полки с книгами и кассетами. Вытянуть из кассет пленку. Открыть коробки с дисками и достать все до одного. Хорошенько все это перемешать и изучать в ей одной известном ключе и порядке.

От непонимания, что ребенок именно так познает мир – сначала пробуя на вкус, потом разбирая на части, щупая, перекладывая, доискиваясь до сути – я страшно уставала. Мне казалось, Нэлла делает все это лишь потому, что я плохая мать и не сумела воспитать послушную дочку, которая целый день ходит в чистом платьишке с аккуратными забавными «хвостиками» и ничего не трогает. Мне и в голову не приходило, что ни один ребенок не может сидеть тихо в уголке на радость взрослым.

Нормальное развитие ребенка движется любопытством и тягой к исследованию всего, до чего малыш может дотянуться. Большая ошибка не позволять ему изучать окружающий мир. Лучшая развивающая среда – это доступность значимого взрослого. И манипуляции с предметами вокруг.

Единственным настоящим лекарством, которое помогало мне справиться с семейными трудностями, была диссертация. Чтобы продвигаться в работе, мне нужно было снова ехать в Москву. Для Дениса я делала вид, что для меня эта поездка – тяжелая обязанность, вынужденная работа, что я не хочу отрываться от ребенка. Но на самом деле была снова счастлива на пару дней погрузиться в свободу. Библиотека имени Рудомино стала моим убежищем. Тихой, спокойной гаванью и воплощением мечты. В предыдущую поездку благодаря сыну московских друзей моих родителей я познакомилась с интересной компанией молодых людей – большинство из них тоже учились в аспирантуре – и теперь рвалась не только к работе над диссертацией, но и к новым встречам.

Как и в прошлый раз, Москва меня оживила. Библиотека, книги, литература, вечерами общение с ребятами, у которых те же задачи – кандидатский минимум, предзащита, защита. Мы говорили на одном языке. Это был маленький рай!

А потом – снова домой.

В тот раз Нэлла приехала вместе с Денисом встречать меня на вокзал. Я увидела ее на перроне – тоненькую, напуганную шумом и суетой, в промокшем под дождем плаще. Такого печального, ищущего и серьезного взгляда, я у своего ребенка не видела раньше никогда. Ком застрял в горле, все внутри болезненно сжалось. Я соскочила на платформу и побежала к ней, широко расставив руки. Она увидела меня, засияла счастливой, немного смущенной, улыбкой, и рванула навстречу. У меня чуть сердце не разорвалось. Я с разбегу присела перед ней на корточки, поймала в объятия и долго не отпускала. Мы сидели посреди платформы, обнявшись, и чуть заметно покачивались. Как ласково она обнимала меня! Как сильно я любила ее!

А через несколько месяцев мы с Нэллой попали в больницу.

Обычная простуда. Ничего страшного на первый взгляд. С годика дочка довольно часто болела: то нос забит, то горло красное. Тогда я не понимала взаимосвязи иммунитета ребенка с прочностью и надежностью его привязанности к маме. Зато теперь прекрасно осознаю прямую причинно-следственную связь.

В тот раз все оказалось хуже – у моей малышки началось воспаление легких. Заложенность носа обернулась сухим кашлем, потом он стал влажным. Вот только участковый педиатр никак не мог разглядеть причины. Страх за жизнь ребенка накатил новой волной – в кашле Нэллы я отчетливо слышала опасность. Попросила знакомую девушку-педиатра, с которой до беременности занималась английским языком, приехать и послушать.

Нас тут же госпитализировали.

Уже с порога детской больницы меня стало трясти. Те же крашеные коридоры. Те же люминесцентные лампы, потрескивающие как в роддоме. Те же убогие палаты с одной железной кроватью на двоих – сетка до пола. С каждым днем лечения Нэлле становилось все хуже. Антибиотики действовали на желудок, ее постоянно тошнило, она не могла ничего есть. Я не останавливаясь носила ее на руках – как в первые дни, в роддоме – и чувствовала, что ребенок становится все легче и легче. А врачи только отмахивались от нас. Как и тогда.

– Она третий день ничего не ест! Ее постоянно рвет!

– Может, – глубокомысленно предположила врач, – она у вас земли из горшка с цветком наелась? Вон фикус в коридоре стоит рядом с палатой.

– Вы что говорите?! – от наглости и абсурда у меня потемнело в глазах. – Я три дня ее с рук не спускаю! Полуторагодовалый ребенок голову не может поднять, у нее нет сил. Какая земля?! Она ничего не ест!

– Кормите! – возмутилась врачиха, как будто и не слышала того, что я говорю, – наше дело лечить!

Я снова была во всем виновата. Плохая мать. На кого мне было пенять, кроме самой себя?

Ревела дни напролет, вышагивая с Нэллой на руках от окна до двери палаты. Мне было жалко ее. Я умирала от любви к своему ребенку и страха за ее жизнь. Шептала дочке на ушко все ласковые слова, которые только приходили в голову.

Нас мучили две недели в стационаре: никто не слышал и не хотел понимать, что происходит. Мы обе превратились в полуживых скелетов. У меня снова открылось кровотечение. И только после этого врачи решили отпустить нас долечиваться домой – от греха подальше.

Если бы кто-то подсказал мне тогда, как нужно разговаривать с врачами. Если бы кто-то убедил, что нужно слушать только себя, когда дело касается ребенка. Никто лучше мамы не знает, что нужно малышу. Никто не смеет указывать, что ей делать! Но ничего из этого мне в голову не приходило. Я боялась врачей и обвиняла во всем себя – плохую мать.

Материнству не учат в школе. Далеко не всем мамам оно передается в наследство. Отсутствие осознанности, понимания истинных потребностей и нужд ребенка – источник серьезных проблем. Учиться быть мамой и папой, получать знания о детской и семейной психологии нужно каждому родителю.

Киндидак ку-ку

Шел последний, третий, год аспирантуры. Нэлле к тому времени исполнилось два годика. Мы с ней жили прежней жизнью – вставали, завтракали, готовили, играли, читали, учили первые буквы. Новшеством было то, что у нас появилась няня на несколько часов в день – для прогулок. Нэлла отказывалась спать по два часа подряд, а мне нужно было дописывать последнюю главу диссертации и готовиться к защите.