Директора тюрьмы не было на месте, однако им уже были отданы четкие распоряжения относительно того, чтобы Марко оказали содействие во всем, о чем он попросит. А просил он оставить его наедине с немым.

— Это вполне возможно, — сказал ему старший надзиратель. — Этот человек ведет себя тихо. Он не создает нам никаких трудностей, хотя он какой-то странный. Немой предпочитает находиться в молельне, вместо того чтобы гулять по двору с другими заключенными. Впрочем, ему недолго осталось здесь быть: поскольку он не причинил большого ущерба, его осудили всего лишь на три года тюремного заключения. Таким образом, через год он уже будет на свободе. Это могло бы случиться и раньше, если бы у него был адвокат, который мог бы похлопотать об условно-досрочном освобождении за хорошее поведение. Но, похоже, никому нет до него дела.

— Он понимает, когда с ним говорят?

— А вот это — настоящая тайна. Иногда кажется, что понимает, иногда — нет. Когда как.

— Да, не очень вы меня просветили.

— Дело в том, что этот человек — весьма необычный. Не знаю точно, почему мне так кажется, но, по-моему, он не похож на вора. По крайней мере, он ведет себя не так, как обычно ведут себя воры. У нас тут есть еще один немой, здесь он уже много лет, и по нему как-то заметно, что он — преступник. А вот этот, как я вам уже говорил, часами сидит, уставившись в пространство перед собой, или же проводит время в молельне.

— А он не просил дать ему что-нибудь почитать, скажем, какую-нибудь газету?

— Нет, никогда, да и телевизор он не смотрит, не интересует его даже чемпионат мира по футболу. Писем он не получает, да и сам не пишет никому.

Когда немой вошел в комнату, где находился Марко, в глазах заключенного не было ни тени удивления — лишь равнодушие. Он остановился рядом с дверью, опустив взгляд, ожидая, что будет дальше.

Марко жестом показал ему, что он может присесть, однако немой остался стоять.

— Не знаю, понимаете вы меня или нет, однако подозреваю, что понимаете.

Немой быстро оторвал взгляд от пола — так быстро, что это осталось бы незамеченным человеком, не являющимся специалистом по поведению людей. Однако Марко был таким специалистом.

— Ваши друзья предприняли еще одну попытку совершить кражу в соборе. На этот раз они спровоцировали пожар. К счастью, Плащаница не пострадала.

Немой полностью контролировал свои эмоции, и его лицо осталось совершенно неподвижным, причем, похоже, без особых усилий с его стороны. Тем не менее Марко чувствовал, что он, действуя наугад, все же сумел задеть немого за живое, может быть потому, что этот человек, уже отсидевший два года в тюрьме, теперь был более уязвимым, чем тогда, когда его задержали.

— Думаю, что вам здесь уже порядком надоело. Я не собираюсь попусту тратить ваше время, впрочем, не собираюсь тратить и свое. Вам оставался еще один год заключения. Я говорю «оставался», потому что мы возобновили следствие относительно вас сразу же после начала расследования пожара, происшедшего несколько дней назад. В огне погиб человек, такой же немой, как и вы. Это означает, что вам грозит очень долгое пребывание в тюрьме — до тех пор пока мы не закончим свое расследование и не выясним, что к чему, а это может продлиться два, три, а то и четыре года. Все это время вы будете находиться здесь. Однако, если вы мне сообщите, кто вы такой и кто ваши друзья, мы, возможно, сможем прийти к соглашению. Я походатайствую, чтобы вы получили условно-досрочное освобождение и статус охраняемого свидетеля. Это значит, что вам выдадут документы на другое имя и ваши друзья уже не смогут вас разыскать. Подумайте об этом. Я могу тянуть с закрытием этого дела от одного дня до десяти лет, и, пока это дело открыто, вы будете гнить здесь, в тюрьме.

Марко протянул ему визитную карточку с номерами своих телефонов.

— Если захотите мне что-то сообщить, покажите эту карточку надзирателям. Они мне позвонят.

Немой так и не протянул руку, чтобы взять визитку, и Марко решил оставить ее на столе, стоявшем в центре комнаты.

— Хочу напоследок заметить, что речь идет о вашей жизни, а не о моей.

Выходя из комнаты, Марко удержался от того, чтобы посмотреть назад. Ему пришлось играть трудную роль, а результат мог быть двояким: либо его усилия были просто смехотворными, потому что немой не понял ничего из сказанного Марко, либо как раз наоборот — ему удалось посеять сомнения в душе этого человека, и тот, возможно, как-то все же отреагирует.

Но… понимал ли его этот человек? Может, он не знает итальянского языка? Это так и осталось невыясненным. В какой-то момент Марко показалось, что немой все-таки притворяется, однако он мог и ошибиться.

* * *

Когда немой возвратился в свою камеру, он повалился на постель и уставился в потолок. Зная, что видеокамеры захватывают каждый уголок помещения, немой старался оставаться невозмутимым.

Год, всего один год ему оставался до выхода на свободу, а теперь этот полицейский заявил ему, чтобы он и не мечтал об этом. Возможно, это всего лишь блеф, однако так же возможно, что все, сказанное полицейским, правда.

Немой умышленно не смотрел телевизор вместе с другими заключенными, стараясь отгородиться от каких-либо новостей из внешнего мира. Аддай говорил им, что, если их схватят, они должны замкнуться в себе, отбыть свой срок и затем найти способ вернуться домой.

А теперь Аддай отрядил другую группу, чтобы предпринять еще одну попытку. Это привело к пожару и гибели одного из товарищей. И снова полиция лихорадочно проводит расследование.

В тюрьме у него было время подумать, и вывод напрашивался сам собой: среди них был предатель, иначе как объяснить то, что каждый раз, когда они что-либо предпринимали, все заканчивалось плачевно — их либо задерживала полиция, либо они погибали в огне.

Да, в их рядах был предатель, и он всегда выдавал их. Наверняка так оно и было. Нужно выбраться отсюда и убедить Аддая провести свое расследование, чтобы выявить виновника стольких провалов, да и злоключений самого Аддая.

Однако теперь нужно терпеливо ждать, чего бы это ему ни стоило. Если полицейский пришел предложить ему сделку, значит, дела у полиции идут не ахти как хорошо. Как бы этого полицейского самого не привлекли к ответственности. Да, это был блеф, а потому не следует унывать. Ему хватило сил на гробовое молчание, на то, чтобы полностью замкнуться в себе. Его в свое время тренировали, учили этому, однако он намучился за эти два года, не читая книг, не получая новостей из внешнего мира, не общаясь — хотя бы жестами — с другими людьми.

Надзиратели и охранники в конце концов пришли к убеждению, что он — несчастный и безобидный чудак, раскаивающийся из-за того, что попытался обворовать собор, а потому регулярно посещающий молельню. Он слышал, как они говорили об этом, и знал, что вызывает у них сострадание. И теперь ему нужно продолжать играть эту роль — роль человека, который не только не разговаривает, но и не слышит, не понимает человеческую речь, роль несчастного, и надеяться при этом, что люди будут без опаски говорить в его присутствии. Они часто именно так и поступали, потому что для них он был все равно что неодушевленный предмет.