— Надо же, — сухо сказала Молли. — Я, конечно, знаю тебя не так уж давно, но попробую догадаться: ты запугал их до полусмерти своим допросом, верно?

— Постой-постой. Ведь я имею полное право поинтересоваться рекомендациями доктора, прежде чем доверю ему жизнь ребенка, разве нет? В конце концов я одного нашел. Он может подойти. Доктор Милбрук. Медфакультет в Гарварде, педиатрическая интернатура в Бостоне. Нам назначено завтра в четыре. То, что у него имеются в какой-то степени приемлемые рекомендации, еще не значит, конечно, что он не может оказаться подонком. Если Дилану доктор не понравится, я тут же хватаю ребенка и ухожу.

— Флинн?

— Что?

— Я дала себе обещание не делать этого, — пробормотала Молли, — однако, клянусь, ты способен ввести в искушение даже святую. Иди-ка сюда! — Она внезапно схватила его за рубашку, и он подумал, что должен нагнуться еще ниже и ближе к ней. Они оба разговаривали шепотом, стоя в дальнем углу комнаты. Чтобы не разбудить ребенка. Он уже и так наклонил голову, а она свою подняла, чтобы лучше слушать друг друга. Логично было предположить, что ее раздражает необходимость объясняться с ним шепотом.

Неожиданно ее губы с силой прижались к его губам.

Чем он заслужил эту неожиданную награду в виде поцелуя от Молли? Ведь во время их последнего разговора она дала ему понять, что ей стыдно за него… Но Флинн не хотел рассуждать на эту тему. Он отключился от всего окружающего. От звука барабанящего дождя и звонящего где-то телефона. Отключился от малыша. И настроился на волну Молли. Жизнь каким-то непостижимым образом освобождалась от всех сложностей, когда он держал Молли в объятиях. Даже если она намеревалась только чмокнуть его, он не собирался упускать момент или тратить его на пустые рассуждения.

Пальцы Молли тем временем расстегнули пуговицы его рубашки, руки обвились вокруг шеи, и Флинн пылко ответил на ее поцелуй. Тело молодой женщины было плотно прижато к его, он чувствовал теплоту и упругость ее груди, и это кружило голову, словно двойная порция шотландского виски. Того, что он испытывал с Молли, не пробуждала в нем никакая другая женщина. Ее вкус у него на губах напомнил ему, как всегда, о самом страшном его ночном кошмаре. В детстве ему часто снилось, будто он бежит, бежит изо всех сил, чтобы догнать нечто, как он понимал, крайне необходимое для собственного спасения, но затем неожиданно просыпался с пустыми руками, так и не зная, что же это было. Так и с ней. Ее рот был меньше его рта, губы нежнее, мягче… но дело было не в этом. С Молли он испытывал томительную тягу. Тягу к чему-то, чего он не понимал, некую безымянную, влекущую потребность, по сравнению с которой воздух, вода и кров начинали казаться лишь третьестепенными факторами выживания. Желание непреодолимо растекалось у него в крови, горяча ее, подгоняя, но этот феномен не представлял собой ничего опасного — все та же игра гормонов.

Молли оторвалась от губ Флинна, чтобы перевести дыхание. Несколько мгновений смотрела на него затуманенным взором, словно не понимая, как мимолетный, случайный поцелуй мог так потрясти ее.

Он нагнул голову, чтобы снова поцеловать ее, — единственное, чем он мог ей ответить. Настойчиво-нежно потерся ртом об ее рот, пока губы Молли не разомкнулись. Когда его язык соприкоснулся с ее, она еще крепче обвила руками его шею.

Флинн отступил к стене, увлекая Молли за собой. Ее блузка весьма кстати выскочила из-под пояса юбки, и его пальцы неожиданно ощутили кожу. Теплую, подвижную, уступающую его нажиму, теплеющую у него под ладонями. Пальцы Молли забрались к нему в волосы, нежно гладили голову. Жар пульсировал во всем теле Флинна, словно языки пламени лизали его жилы, новые искры вспыхивали там, где она к нему прикасалась.

Легко было утонуть в полноводном и бурном потоке эмоций, завладевших им.

Его ладони скользнули вниз, к ее ягодицам, обхватили их, прижали теснее — так, чтобы Молли ощутила его восставшую плоть. Молодая женщина застонала и обхватила его ногой. Финн всегда знал, что под застегнутой на все пуговицы, строгой внешностью Молли таится теплота и щедрость женщины, но не ожидал такого бурного проявления.

У него не было времени анализировать, что именно разбудило в Молли тигрицу. Он знал только, что последнее время пребывал в крайне подавленном настроении, был недоволен собой и жизнью, а с ней он чувствовал себя совершенно другим человеком. Молли могла заставить мужчину поверить, что он — чистое золото, даже когда тот знает, что это не так. Он нежно погладил ее груди. Набухшие соски, проступившие сквозь ткань блузки, с поразительной силой распаляли его желание.

Снова застонав, Молли выгнула спину. Флинн проложил цепочку легких поцелуев от ее подбородка к шее и хотел бы продолжить путь до груди, но мешала одежда. На ней было слишком много одежды! А он хотел бы видеть Молли обнаженной, лежавшей, а не притиснутой к стене офиса. Он увидел мокрые от дождя стекла окон, малыша в гамаке… и все вдруг показалось ему неправильным.

От вулканически жарких поцелуев Флинн попробовал перейти к легким и нежно-успокаивающим, в щеку и висок. Попробовал убрать руку подальше от соблазна, опустить и разгладить на ней блузку. Попытался вбить себе в голову слово «нет», но голова была всецело забита совершенно иными мыслями.

— Эй, тигрица, взгляни-ка на меня. Только на секундочку, ладно?

Молли наконец подняла голову. Но эти затуманенные глаза и мягкие, дрожащие губы чуть снова не сразили его наповал.

Она посмотрела на него полными страсти глазами. Губы ее дрожали. А в следующее мгновение в голове Флинна вдруг зазвучал сигнал тревоги. Они еще никогда не заходили так далеко! И вдруг оказалось, что ему важно знать, почему Молли так внезапно, импульсивно поцеловала его. Что выпустило на волю эту потрясающую чувственность? Видит бог, Флинну совсем не хотелось заглядывать в зубы дареному коню. Но с той минуты, как малыш появился в кадре, Молли уже не казалась настолько «запавшей» на Флинна Макгэннона.

Он отвел прядку волос от ее щеки.

— Мне потребуется ровно две секунды, дорогая, чтобы запереть дверь и найти презерватив. Но я должен быть уверен, что ты хочешь именно этого и не будешь потом жалеть.

— Я… — Она так резко отшатнулась и так быстро отступила назад, что ему пришлось помочь ей удержать равновесие.

Потом Флинн убрал руки. Он увидел это у нее в глазах: волшебство растаяло и на его место водворилась реальная действительность. Дрожащими пальцами она пригладила растрепавшиеся волосы и проговорила:

— Не могу поверить, что и я, и ты позволили себе так забыться. Мы стоим посреди твоего офиса. И малыш тут же рядом…

— Он преспокойно спит. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. То, что произошло, останется между нами.

Флинн боялся, что этого ему уже не вернуть. Этого контакта, этой близости. Несколько минут он был ее любимым. Человеком, имеющим право знать ее, владеть ею, претендовать на волшебство по имени Молли Уэстон — ее невероятная ответная реакция все еще вызывала вспышки пламени у него в крови. Но сейчас она определенно смотрела на него по-другому.