Однако Коллинз, видимо, решил, что перерабатывает, и к концу года ему понадобилась помощь доктора, который категорически запретил ему «использовать мозг». Так что Уилки «на неделю для отдыха и восстановления» уехал в сельскую местность. Это стало началом жизни во власти слабого здоровья и медицинских предписаний.

Впрочем, слабое здоровье не помешало ему участвовать в роскошном праздновании в ноябре в связи со вступлением в коллегию адвокатов. Уже четыре года он не занимался этой деятельностью, но исправно посещал ужины в коллегии и платил членские взносы. Тем не менее он решил вознаградить себя тем, что сам назвал «вступительной вечеринкой». Он писал: «Что за вечер! Что за цыпленок! Что за песни! Я принял на грудь много кларета… и наутро явился миру захудалым адвокатом». Он никогда не практиковал эту профессию, но позднее называл себя адвокатом с пятнадцатью годами без посещения суда. Но юридические труды играли важную роль в большинстве его последующих сочинений. В восьми из его романов среди ключевых персонажей есть юристы. Они продвигают сюжет, уточняют детали, дают поразительно яркие описания обстоятельств и раскрывают мелодраматические перспективы завещаний или брачных договоров. «Я адвокат, — признается один из таких персонажей, — и моя работа — создавать много проблем из пустяков».

Даже во время театрального тура с комедией «Не так плохо, как кажется» в первые месяцы 1852 года Коллинз глубоко и энергично погружен в написание литературных сочинений. Он опубликовал несколько рассказов и подготовился к созданию нового романа. «Из жизни мистера Перуджино Поттса» — увлекательная история о жизни и честолюбивых замыслах художника, явно напоминающего и отца, и брата самого Уилки Коллинза. «Может, я ошибаюсь, — писал Поттс, — но полагаю, однажды напишут мою биографию как исторического живописца». Коллинз высмеивал эксперименты молодого художника в разных стилях, предпринятые в поисках успеха.

Он также написал три истории в оккультной или готической манере. В «Безумном Монктоне» он обращается к теме наследственного сумасшествия; результат показался Диккенсу слишком тревожащим и мрачным, чтобы опубликовать рассказ в его еженедельнике Household Words, так что сочинение увидело свет в журнале Fraser’s Magazine. «Ужасно странная кровать» вышла в диккенсовском Household Words, речь в этой истории идет об установленном в игровом притоне Парижа изобретении, несущем удушение и смерть тем, кто решится уснуть на нем. Тут явно чувствуется влияние Эдгара Аллана По, умершего тремя годами ранее; некоторые из коротких рассказов По были известны читателям наиболее сумрачных английских журналов. Экземпляр «бодлеровского издания» собрания сочинений По был в библиотеке Коллинза. Хорошо известно, что Уилки всю жизнь любил разные страшилки. «Девять часов» — рассказ о фатализме и ясновидении, отражающий увлечение месмеризмом, гипнозом и спиритизмом в различных формах, характерное для XIX века. Коллинз и сам сочинил целую серию писем в Leader на эту тему, озаглавленных «Домашние магнетические вечера». Вероятно, его привлекал феномен месмеризма из-за откровенной мелодраматичности, а вовсе не из глубокого научного интереса.

Но, даже занимаясь такими побочными сюжетами, он не оставлял работу над подготовкой нового романа. Его занимала весьма любопытная тема. Что, если молодой человек из хорошей семьи внезапно влюбится в девушку, которую случайно увидел в омнибусе? И что, если эта девушка во всех отношениях его не достойна? Что тогда? С этих вопросов началась история «Бэзила» романа о фатальной одержимости, по праву стоящего в одном ряду с великими русскими романами о любви и безумии.

Он сел за написание книги в жаркую пору, заполняя мельчайшим почерком квадратные листы бумаги; работа завершилась в середине сентября. Он доделывал роман в доме Диккенса и его семьи в Дувре после окончания изнурительного театрального тура, в ходе которого актеров оглушали восторженные возгласы и ослепляли газовые лампы. Морской воздух быстро восстанавливал силы Коллинза. Общество Диккенса вдохновляло на создание сенсационного повествования, и, безусловно, привычка Диккенса к построению напряженного действия служила Коллинзу отличным примером. Однажды Диккенс сказал ему: «Со времен“ Бэзила” я был уверен, что вы тот писатель, который пойдет вперед во всех сферах — единственный, кто сочетает изобретательность и энергию, юмор и патетику, а также глубочайшую убежденность, что без труда не сделать ничего достойного». И все же усердный труд в Дувре прерывался долгими прогулками и купанием в море. Один из гостей Диккенса описывал Коллинза как «приятного, забавного человечка, слишком увлеченного едой и нюхательным табаком».

Роман «Бэзил: история из современной жизни» был опубликован Ричардом Бентли в середине ноября 1852 года. История о соблазнении и предательстве, об убийственной жестокости и фатальной увлеченности оказалась мощным впечатлением для викторианской публики. В пространном предисловии к первому изданию романа Коллинз заявлял, что писал «историю о нашем времени», и признавался, что «нашел основное событие, из которого произрастает эта история, в факте реальной жизни, о котором довелось узнать». «Факт» касался внезапной влюбленности Бэзила в молодую особу и его решения во что бы то ни стало жениться на ней. Существует предположение, что Коллинз опирался на собственный опыт. Учитывая его любвеобильность, весьма возможно. Единственный биографический очерк, опубликованный при жизни Коллинза и написанный отчасти на основе его собственных воспоминаний, упоминает некую несчастливую любовь, но подробности навсегда остались тайной.

Однако возможно, что он преувеличивал степень реализма своего романа, чтобы сделать его более «новым» и «современным», ведь он желал привлечь внимание читателей. Нет сомнения, что он искренне хотел расширить границы литературного реализма, вводя в повествование «самую обычную улицу, звуки, которые можно услышать, самые обычные события уличной жизни». Именно это становится местом действия для драмы или мелодрамы; Коллинз считал, что «Роман и Пьеса — сестры-близнецы в семье Художественной Литературы». Так что лихорадочная деятельность разворачивалась на фоне шума «отдаленных экипажей на улицах» и в свете газовых фонарей на пустынных площадях. Это был театр современной жизни.

Бэзил следует за девушкой из омнибуса на одну из полузастроенных площадей северного Лондона, вскоре он узнает, что Маргарет Шервин — дочь драпировщика. Это первое потрясение. Сам он отпрыск благородной фамилии, и социальная пропасть между молодыми людьми огромна. Однако он настойчив, и драпировщик соглашается на брак дочери с условием, что тот не будет консумирован в течение года, этого времени должно хватить на то, чтобы успокоить отца Бэзила. Однако накануне ночи, когда молодые люди должны воссоединиться по-настоящему, Бэзил обнаруживает, что невеста отправляетсяв «низкопробный» отель (в первоначальной версии — в бордель) вместе с подмастерьем драпировщика Робертом Мэннионом. Из соседней комнаты он слышит ее соблазнение. «Я слышал и знал — осознавал свое падение в безграничный позор, свои заблуждения во всем их невыразимом ужасе».

Это прелюдия к повести о мести и страдании, достигающих сенсационного размаха. Чего тут только нет! И нанесение увечий, и смерть, и кульминация насилия в дикой сцене на фоне корнуолльского пейзажа; Коллинз специально посетил регион, прежде чем писать роман. Болезненно-обсессивным отношениям между Бэзилом и Маргарет Шервин предшествует не менее фатальное столкновение между Бэзилом и Мэннионом. Коллинз немало знает о природе сексуальной ревности и вызванной этим ярости. Сам Мэннион — архетип позднейших злодеев Коллинза, приличный на вид, лицемерный, безжалостный; естественная жестокость его натуры находится под контролем осторожности и терпения, а точно выстроенные и продуманные речи скрывают охватывающие его бурные страсти. Лишь в один момент, в блеске молнии, является он в своем истинном обличии. «Она (молния!) озарила все таким величественным живым светом, который выдал призрачность и искаженность его черт, так что он виделся теперь скалящимся и свирепым врагом…» Хотя Коллинз на этом этапе жизни еще не зависел от лауданума, у него уже мелькают проблески причудливого воображения, характерного для опиоманов.