Чего напрягся-то? Что я опять не так сделал? «Ах, точно… Кажется, надо благословения было попросить… Или испросить? Руку поцеловать? Не помню… Черт их зн… – здесь я прикусываю язык. – Обалдел? Нет, дорогой Слава, не он. Не то ведомство…»

– Видел, вы православной веры, раб божий Вячеслав?

Когда это ты видел? Мы встречались?

Заметив удивление, он добавляет:

– Когда вас подняли на борт, я приходил вас соборовать.

Зачем приходил?! Соборовать? Вот тебе новости… Хоть не отпевать, на том благодарствуем!..

Не зная, что ответить, нейтрально шевелю бровями: спасибо, мол, и все такое…

Видя полное непонимание мной действительности, батюшка извергает тяжелый вздох. Терпеливо поясняя: я был слишком плох и без таинства обойтись было никак нельзя. Особливо когда на мне обнаружилась православная реликвия – то бишь нательный крест.

– Исповедаться желаете? Причаститься? – спрашивает он неожиданно.

А вот здесь я не знаю, что и сказать… Вопрос застает врасплох. Конечно, не мешало бы! Зная, что предстоит, – еще как хочу… Да только если я тебе исповедаюсь, отец Назарий… Полностью… Нет, ты-то, конечно, никуда не побежишь, почти в этом уверен. Только надо оно тебе?

Сложные у меня отношения с религией. Не самые простые. Все мы считаем себя верующими до поры до времени. Ходим в церковь раз в полгода, красим яйца на Пасху… «Отче наш» даже на ночь читаем, кто попродвинутей. Пока дело не касается наших собственных, личных интересов. Когда же представляется возможность совершить служебный подлог или то, что называется кражей без последствий, – с легким сердцем идем на подобное. Авось пронесет.

Я тоже далеко не святой. Но раз мне довелось родиться православным, им и помирать, видимо. Судьба. Только врать на исповеди я совсем не собираюсь.

– Батюшка, возможно, позже? Давайте, как Японию пройдем? – умоляюще смотрю на него.

– Японию так Японию… – опять вздыхает он. – Жду на божественной литургии в воскресенье.

После чего размашисто крестит меня.

То ли бесы мои святого отца шугнулись, то ли качка уменьшилась… На душе явно полегчало. Изучив лазарет поперек и вдоль, решаю предпринять вылазку. Надоело валяться.

Осторожно открываю дверь – пустой стул Надеина. Санитар чем-то занят.

– Слушай… – Тот оборачивается. Хмурый – он приносил еду утром. – А наверх… – показываю на потолок, – можно?

Не перепутай только – на палубу, а не куда ты подумал!

– Чего вам там?

Как это чего?! Я опух взаперти уже! А в иллюминаторы не видно ни черта, шлюпки мешают. Да и вообще – любопытно ведь!..

– Воздухом подышать. Душно здесь у вас… – делаю лицо страдальца.

– Иллюминаторы, чай, открыты!.. – Санитар все же недовольно встает. – Идемте!

Громко зовет некоего Семена. Откуда ему здесь, из воздуха взяться?

Из операционной появляется жующий Семен с тарелкой в руках, недобро косясь на вредного больного. За дверью виден железный стол, накрытый белой тряпкой, над ним большие, древнего вида лампы… Не хотел бы я оказаться на такой операции. Анестезию-то уже изобрели? Хоть какую-то?

Выходим в коридор – и нос к носу сталкиваемся… С Матавкиным!!! Родной, как я рад тебя видеть! Наконец-то!!!

Крепко жму руку.

Вид невыспанный, глаза красные… Похоже, остаток ночи дался ему ужасно. Еще бы… Надеюсь, тоже рад? Нет?

Отпускает санитара, к облегчению последнего.

– Провожу сам. Надеина нет? – это уже мне.

– Не видел! С утра был…

– Идемте со мной.

Пока поднимаемся по знакомому мне трапу, врач предупреждает:

– Аккуратней ступайте, сам долго привыкал.

Да ладно ты, Аполлоний. Прорвемся! Вчера бы ты меня видел, как я по нему в простыне летал… Аки призрак обнаженный…

Открываю дверь и моментально зажмуриваюсь: море нестерпимо бликует, встающее солнце бьет в глаза.

Наконец можно будет увидеть броненосец при дневном свете! Мы на небольшом пятачке правого борта, близко к корме. Под ногами дощатая палуба. Доски подогнаны плотно – ни одной большой щели. «Странно, зачем дерево? Горючий ведь материал. Пожароопасный…»

Смотрю вправо, от удивления открывая рот. Могла бы падать челюсть – уже скакала бы по палубе. Орудийная башня! Двенадцатидюймовая, самая что ни на есть! – Видно лишь заднюю часть и немного ствола, однако и он выглядит весьма внушительно. – Грозная штука! Интересно, когда ведет огонь, перепонки сразу лопаются? Или просто вдавливаются? Это на нее я ночью облокотился, когда шатало?

Пробегает запыхавшийся матросик, бегло козыряя Матавкину. Тот настолько озабочен, что не отвечает.

К моему стыду, сейчас не до этого.

Прости, Матавкин! Я сейчас…

Осторожно подхожу к леерам, с восхищением осматриваясь.

Вот и эскадра! Та самая, объединенная. Странно, считал, что флагман первый, а впереди еще корабли…

Прямо по курсу корма трехтрубного крейсера, дальше виден еще один. Неподалеку, чуть правее дымит какой-то броненосец. Далековато… Однако, щурясь, разбираю название: «Орелъ».

Тот самый, с баталером Новиковым? Вот бы посмотреть!

Параллельно с «Суворовым», вне строя еще крейсер – «Жемчугъ». До него метров двести, не больше. Отлично видно людей, работающих на палубе.

Позади кормы идет оставшаяся часть колонны. Вытягиваюсь с риском свалиться за борт – обзор отсюда никакой, почти не видно…

– Господин Смирнов, я не смог уснуть. – Матавкину, похоже, надоело мое любопытство.

Еще бы… Я бы тоже не смог на твоем месте. Дальше?.. Вопросительно смотрю тому в глаза.

– Господин Смирнов, мне пришлось совершить служебный подлог и написать ложный рапорт. Чтобы дать вам отсрочку. – Матавкин снимает фуражку и утирает пот со лба. Выглядит он действительно неважно.

Знаю, читал. Слушал, точнее… Из уст старпома. Спасибо, что не сдал! И за отсрочку тоже – большое спасибо, Аполлоний!

– Считаю необходимым как можно быстрее доложить адмиралу то, что вы рассказали. Вы придумали план, о котором говорили?

Что тебе сказать, Матавкин…

– Придумал, Аполлоний Михайлович.

Оглядываюсь. Вокруг кипит жизнь – то и дело мимо проносятся матросы. Справа, за башней, громкие голоса. Поднимаю голову – уровнем выше маячит околыш фуражки. Хозяин явно находится под ним. Найти бы более спокойное место… Ну да ладно.

Перехожу почти на шепот:

– Если вкратце: эскадра должна пойти в обход Японии. Избавившись от транспортов и старья.

Ловя удивленный взгляд, немедленно поправляюсь: