Снова пошли дни уколов, осмотров, перевязок… Засыпала она только с сильнейшим снотворным… Сиваш уезжает на симпозиум, и в соседнем отделении острой травмы, куда надо было бы попасть с первого дня, предлагают убрать этот зверский аппарат. Не побоялись гнева Сиваша и сняли. И все сразу пошло на поправку. Через день она встала на костыли и пошла. Часто приезжала Элизабет, придумывала, как будут снимать в Румынии, что вместо Люси будет бегать дублерша, всячески успокаивала ее. Мы стали готовиться к отъезду. Но приехал Сиваш и категорически запретил куда бы то ни было уезжать!

– Вы что? – кричал он, – с ума сошли? Да у нее вся конструкция развалится! И ногу уже не спасем! Вы и так без моего разрешения аппарат сняли!

Но Элизабет не уступала. Наконец, Сиваш сказал:

– Хорошо. Отпущу. Но только с Костей. Под его ответственность! Я видел, как он ухаживал за ней.

Началась новая нервотрепка. Чтобы выехать за границу в 1976 году, требовалось пройти 5 инстанций. А тут надо еще получить загранпаспорт. В «Москонцерте» не дадут. По какому такому праву? Только в Госкино. Мы с Люсей официально не муж и жена. У нас гражданский брак. В начале нашего знакомства мне было заявлено, что детей не будет и мест в паспорте для штампов давно уже нет.

Тогда Элизабет пошла на прием к Председателю Госкино СССР Ф. Т. Ермашу. Все рассказала, и он не раздумывая дал распоряжение оформить меня с Люсей. Мы стали готовиться, не представляя, как это все будет происходить. Гипс снизу доверху, костыли… Но все прошло спокойно, все службы очень помогли нам и в аэропорту Шереметьево и в Бухаресте. Единственно, кого поселили в центре города в шикарной гостинице «Амбассадор», так это нас с Люсей. Стены в номере были обиты красным бархатом, красивая мебель, огромная ванная комната… Каждый день я делал Люсе по несколько уколов, еду приносили в номер…

Сейчас перескочу в 2019 год. В одной из передач по главному каналу я вдруг вижу выступление М. Боярского, который играл в «Маме» Волка. У него был очень красивый парик, костюм, песни. Я в этой передаче тоже участвовал. И тут я не верю своим ушам. Оказывается, он жил тоже в этой же гостинице, и Люся иногда стучала ему в номер, предлагая выкурить сигаретку или выпить рюмочку. Во-первых, Люся никогда не курила! Даже, когда на «20 днях без войны» Герман умолял ее затянуться в себя, она не могла этого сделать. Во-вторых, зайти на рюмочку с гипсом и на костылях… она с кровати-то почти не вставала, да и о какой рюмочке может идти речь, когда у нее было 4 укола и горсть таблеток каждый день! И еще, оказывается, он помогал ей ходить на съемках (а в это время показывают фото, где я почти на руках несу Люсю на площадке) и, самое интересное, что даже, простите меня, помогал ей в каких-то интимных процедурах! Ну как же так можно!

Съемки проходили быстро, чтобы не утомлять Люсю. Есть даже рекламный плакат, где Люся стоит (якобы сама), а на ее талии мои руки. Я лежу на траве и держу ее. Каждый кусок нужно было снимать по три раза на трех языках. И снимали! Она не ныла, не показывала, как ей тяжело. Подсказывала своей дублерше Тамаре Владимирцевой, зам. Директора картины, как бегать, как ходить. Они были очень дружны. И в один прекрасный день мы вернулись со съемки в гостиницу, и Люся говорит мне:

– Снимай мне гипс! Я больше не могу! У меня все под гипсом чешется, жжет, не могу-у-у-у!

– Ни за что! Во-первых, нельзя сгибать колено, может развалиться вся конструкция – так говорил Сиваш. Во-вторых, чем снимать? Нужны специальные ножницы. Гипс очень толстый.

– Снимай, или я сниму сама! Бери маникюрные ножницы, вилку, нож, что хочешь! Не могу!

Это уже было опасно. Я взял маникюрные ножницы. И начал резать сантиметровый гипс. Надо было только до колена. Освободить колено.

Процедура продолжалась около трех часов. Когда все сняли, я с ужасом смотрел, как сгибается нога. Тихо. Ничего не развалилось! Слава Богу!

Зато наш шикарный номер превратился из красного в белый. Позже я представлял, какими словами нас поносили уборщицы… Но Люсе стало еще легче.

В Румынии мы провели 50 дней. Это, конечно был героизм. Только из любви к кино, к жанру, о котором она так мечтала, из уважения к режиссеру Элизабет Люся пошла на такое. Мне уже позже, когда картина вышла и имела огромный успех и у детей, и у взрослых и до сих пор, звучит замечательная песня про Маму, казалось, что Люсю, совершившую подвиг, да-да, подвиг, поехавшую в другую страну с желанием не уронить авторитет советской актрисы, в гипсе, на костылях, слабую, после трех тяжелых операций, на «Мосфильме» как-то отметят – правительственной наградой или материально (премией, например). Повторяю, мне так казалось. Но ничего подобного. Только выразили благодарность. А продюсер, миллионерша из Парижа, подарила Люсе французские духи! Вот так-то!

Глава пятая Золотое время

Ну вот мы и опять в Москве. В 29-метровой квартире на Маяковской. Позвонил Сиваш, спросил, как здоровье, и сказал, что где-то через пару недель можно будет снять половину гипса! Представляете, половину! Как ему сказать, что этой «половины» уже нет полмесяца?

Люсю часто навещали друзья, артисты. И вот однажды раздался звонок.

– Это Володя Высоцкий. Можно тебя навестить?

– Когда?

– Сегодня вечером.

– Приходи. Ждем, – сказала Люся и заволновалась.

– Мама, приготовь что-нибудь вкусненькое, приберись, пыль вытри…

Дом на «Маяковской», по Садовой-Триумфальной, относился к ХОЗУ МГБ. Да-да, тогда еще в лифтах и подъездах не поменяли таблички на «КГБ». В нем жили в основном пенсионеры, работавшие ранее в КГБ. Внизу, под нами, жили муж и жена, которые постоянно делали замечания: то каблуками стучите, то музыка громко, то бегаете, короче, все не так. Ну а если уж после 23 часов… то это только вызов милиции. 23.01 – уже милиция. Правда, однажды на Люсин день рождения они позвонили в дверь, чтобы в очередной раз отчитать хозяев за несоблюдение правил, и дверь открыл Савелий Крамаров. Соседи, поговорив с ним, ушли с миром. Так вот, Высоцкий приехал часов в восемь. Он только что вернулся из Канады. Под впечатлением. Был с гитарой. Присел рядом с Люсей, поговорил. Потом расчехлил гитару и попросил не записывать и не снимать.

– Будет много новых песен, – сказал он.

Настроил гитару и запел. Было лето, все окна, выходившие во двор, открыты настежь. В нашем доме проживало немало известных людей: Константин Бесков, Владимир Федотов, Лев Прыгунов… Петь Володя начал около десяти вечера. Я обратил внимание на его сапоги на каблуке, из тончайшей коричневой кожи. Очень красивые. Так он в такт себе резко стучал по полу каблуком. Я вздрагивал от каждого стука. Уже 11 часов. Уже 12 часов. Час ночи. Он поет. Где же милиция? Где разгневанные соседи? 2 часа ночи. Каблук долбит паркет… Никого. Я выглянул в окно. На улице тишина. В доме открыты окна. И везде горит свет. 3 часа ночи… Пел Владимир Высоцкий! И больше я Володю не видел и не слышал вживую. Эти грязные байки, которые отражены в бессовестно обманном многосерийном фильме под неправдоподобным названием «Людмила Гурченко», что у нее был роман с Высоцким и он за ней «бегал», вранье. Это фильм не про Гурченко.