Затем я станцевала перед ним «Офелию» и «Наяд». Он приходил все в больший и больший восторг. Наконец он сам сел за пианино и тотчас же написал для меня прекрасный танец, который назвал «Весна». Я всегда сожалела, что этот танец, который он играл для меня множество раз, так никогда и не был записан. Невин был настолько увлечен, что предложил мне дать несколько совместных концертов в маленьком музыкальном салоне Карнеги-холл. Он сам будет играть для меня.

Невин сам организовал концерт, снял зал, позаботился о рекламе – в общем, сделал все необходимое – и каждый вечер приходил порепетировать со мной. Я всегда считала, что Этельберт Невин обладал всеми задатками великого композитора. Он мог бы стать американским Шопеном, но ужасная борьба, которую ему приходилось вести за существование в жестоких жизненных условиях, стала, по-видимому, причиной его страшной болезни, вызвавшей раннюю смерть.

Дебют имел огромный успех, за ним последовали другие выступления, вызвавшие в Нью-Йорке настоящую сенсацию, и, возможно, если бы мы были достаточно практичными, чтобы найти хорошего импресарио, я тогда же начала бы успешную карьеру. Но мы были до смешного наивными.

Среди публики было немало светских дам, и мой успех привел к тому, что я получила много приглашений в различные нью-йоркские салоны. Я тогда придумала танец на поэму Омара Хайяма, в переводе Фицджералда. Огастин, а иногда моя сестра Элизабет читали ее вслух, когда я танцевала.

Приближалось лето. Миссис Астор пригласила меня танцевать на ее вилле в Ньюпорте. Так что мы с матерью и Элизабет отправились в Ньюпорт, являвшийся в то время ультрамодным курортом. Миссис Астор в Америке играла такую же роль, как королева в Англии. В ее присутствии люди испытывали больший страх и благоговение, чем при приближении к членам королевской семьи. Но со мной она всегда была весьма любезна. Она устроила представление у себя на лужайке, и самое избранное общество Ньюпорта смотрело, как я танцую на ней. У меня есть фотография, сделанная во время этого выступления, где почтенная миссис Астор сидит рядом с Гарри Лером, а вокруг нее рядами расположились Вандербильды, Бельмонты, Фиши и т. д. Впоследствии я танцевала и на других виллах Ньюпорта, но их хозяйки были столь бережливыми, что вырученных денег едва хватало на поездку и стол. К тому же хотя они и смотрели на мои танцы и находили их очаровательными, но не имели ни малейшего понятия о том, что я делаю. В целом наша поездка в Ньюпорт оставила после себя ощущение разочарования. Эти люди, казалось, настолько погрязли в снобизме и наслаждении своим богатством, что абсолютно утратили способность воспринимать искусство.

В те дни артистов воспринимали как людей второго сорта, нечто вроде старших слуг. Подобное отношение в значительной мере изменилось, особенно с тех пор как Падеревский[6] стал премьер-министром республики.

Поскольку жизнь в Калифорнии никоим образом не удовлетворяла меня, я стала испытывать сильное желание найти более благоприятную для меня атмосферу, чем та, что была в Нью-Йорке. Я мечтала о Лондоне, о тех писателях и художниках, которых могу встретить там: Джордж Мередит, Генри Джеймс, Уоттс, Суинберн, Берн-Джонс, Уистлер – то были магические имена, и, по правде говоря, за все время моего пребывания в Америке я не нашла ни сочувствия, ни помощи в осуществлении своих идей.

Тем временем школа Элизабет разрослась, и мы переехали из студии в Карнеги-холл в две большие комнаты цокольного этажа отеля «Виндзор». Стоимость этих комнат составляла девяносто долларов в неделю, и вскоре мы поняли, что при тех деньгах, которые платили за уроки танцев, нам будет невозможно оплачивать жилье и прочие расходы. В действительности, хотя внешне наша деятельность выглядела вполне успешной, на самом деле наш банковский счет показывал дефицит. «Виндзор» был довольно мрачным отелем, и нам доставляло не слишком много радости жить там, пытаясь оплачивать огромные расходы. Однажды вечером мы с сестрой сидели у камина, размышляя, где раздобыть деньги, необходимые для оплаты счета, и я воскликнула:

– Единственное, что может нас спасти, – это если отель сгорит!

На третьем этаже, в комнатах, заполненных старинной мебелью и картинами, жила чрезвычайно богатая старая дама. У нее была привычка каждое утро ровно в восемь часов спускаться в столовую, чтобы позавтракать. Мы решили, что на следующее утро я подойду к ней и попрошу денег взаймы. Что я и сделала. Но старая дама находилась в дурном настроении, дать взаймы отказалась и стала жаловаться на кофе.

– Я живу в этом отеле уже много лет, – заявила она, – но если мне не подадут лучшего кофе, я выеду.

И она действительно выехала в тот же день, когда весь отель охватило пламя, а она превратилась в кучку пепла! Сохранившая присутствие духа Элизабет героически спасла всех своих учениц, построив их гуськом и выведя из здания. Но мы не смогли спасти ничего из вещей и потеряли все свои пожитки, включая семейные портреты, которые были нам очень дороги. Мы нашли пристанище в «Букингемском отеле» на той же улице, но обнаружили, что оказались в таком же положении, в каком были, когда только что приехали в Нью-Йорк, то есть без гроша.

– Это судьба, – заявила я. – Мы должны ехать в Лондон.

Глава 6

В результате всех этих несчастий мы оказались на мели в Нью-Йорке в конце сезона. И тогда у меня возникла идея поехать в Лондон. В результате пожара в отеле «Виндзор» мы потеряли все свои вещи и оказались даже без необходимой перемены платья. Мой ангажемент у Огастина Дейли и опыт выступлений перед фешенебельным обществом в Ньюпорте и нью-йоркскими «четырехстами»[7] повергли меня в состояние горького разочарования. Я почувствовала, что если Америка способна только на такой ответ, то бесполезно дальше стучать в столь крепко запертую дверь перед настолько холодной публикой. Моим величайшим желанием