Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог этим путем избегнуть наказания. Так окончилась поимка Поянена. С Перфильевым дело было гораздо труднее, и мне помог благодетельный случай.

Кстати, о «случае».

В деятельности сыскной полиции очень часто встречается этот «случай», а незнакомые с нашими приемами люди часто даже иронизируют по этому поводу, приписывая все наши открытия случайностям.

Но случайность случайности рознь. Действительно, нам всегда помогает «случай», но дело в том, что мы сами ищем этот случай — мы гоняемся за ним и в долгих, неустанных поисках наконец натыкаемся на него. Мы знаем места темные, трущобные места, где могут проговориться и дать хоть косвенное указание; мы знаем места, где разыскиваемый может ненароком попасться, — и в этих местах беспрерывно дежурим, часто с опасностью для жизни, напрягая и слух, и зрение.

И «случай» оказывается. Но насколько удача наших поисков будет обязана случайности — это еще вопрос, и я склонен думать, что не будет нескромностью приписать что-нибудь и нашим способностям, и энергии.

Но я отвлекся.

Итак, оставалось поймать еще Александра Перфильева, чтобы все «душители» были налицо.

Об этом Александре Перфильеве мы узнали только, что ему около сорока лет, что он из крестьян города Лермонтова, Костромской губернии, сидел в Петербурге в тюрьме за бродяжничество, был водворен на родину, откуда снова бежал года два назад и, проживая в притоне у Сверчинского, завел дружбу с «душителями» и душил извозчиков и с Федором Ивановым, и с Калиною, и с Пояненом, грабил и воровал в компании со всеми и, наконец, что он во время облавы спасся, переплыв Лиговку.

Ко всему этому, я знал его в лицо, так как видел его в последнее свое посещение Славинского.

Но это было и все, что мы о нем знали.

В то время Петербург еще не представлял такого образцового порядка, какой заведен теперь, особенно в отношении полицейском. За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притоном для всяких бродяг и проходимцев.

Поэтому нетрудно будет представить, какой задачей являлось разыскать хотя бы и в Петербурге этого Перфильева. А если он еще, ко всему, ушел в уезд?.. Но я храбро взялся за дело.

Прежде всего я обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели (а такие среди воров и бродягу меня всегда были), пообещал щедро наградить их за всякое указание.

Затем я установил наблюдения за будками номер девять и номер одиннадцать и также за всеми заставами.

Наконец, и сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных «душителях», оканчивая их не без хвастливости:

— Нуда не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еще! Он им задаст трезвона!

Но на эту удочку никто не ловился, очевидно не зная ни «душителей», ни Сашки.

Я продолжал свои поиски, не теряя надежды.

И вот однажды, идя по Спасскому переулку, я прошел мимо двух самого последнего разбора проституток, из которых одна сказала другой:

— А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!

— К Машутке, чай. А то к кому же. Петька вчера навалился на него и кричит: донесу! А он как его шар-р-рахнет!..

Сашка! «Отчего и не быть моему?» — тотчас мелькнуло у меня, и, прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.

— Пойдем, красавчик! — предложила одна из них.

— А што ж! — согласился я. — Коли пивка, я с удовольствием! — и через минуту сидел с ними в сквернейшей пивной лавке и пил сквернейшее пиво.

Они спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом.

В такой обстановке притвориться пьяным ничего не стоило.

— Ты откуда? — спросила меня одна из красавиц. — Может, с нами пойдешь, а? Ночлег есть?

Я замотал головою:

— Зачем? Я и так заночую! Мне не надо! Я выпить — выпью. Вот Сашку встречу, и еще деньги будут! Да! Пей!

— Сашку? Какого Сашку? — спросила другая.

— Перфильева. Какого? Его самого, а деньги есть! — и при этом я звякнул монетами в кармане.

— Пойдем с нами, миленький, — ласково заговорила первая фурия. — Тебе у нас хорошо будет. И Сашку повидаешь.

— Сашку? — повторил я. — Большого? Рыжего?

— Его, его! — подхватила другая. — Пойдем!

— В оспе?

— Да, да, лицо все в оспинах! Ну, идем!

— Не, — ответил я, — сегодня не пойду. Пьян, спать пойду! — и, бросив на стол деньги, я вышел из пивной и, притворяясь пьяным, с трудом дошел до угла.

Там я оправился и быстро пошел домой, думая, каким образом мне изловить этого Сашку.

Что это он, я уже не сомневался, — но идти в Стеклянный флигель Вяземской лавры, куда мы даже обходом не всегда решались идти, и брать оттуда Сашку — дело было невыполнимое.

Я решил выглядеть его днем и арестовать.

Для этого взял с собой опять своих силачей и своего Ицку, и, переодевшись до неузнаваемости оборванцами, мы в пять часов утра уже были на дворе лавры против Стеклянного флигеля. Поднялись тряпичники и пошли на работу, потащились нищие, а там пошли рослые поденщики дежурить на Никольском или у пристаней, прошли наборщики. Двор на время опустел, а Сашки все не было.

— Сидит там и пьет, — пояснил Ицка.

Вдруг я увидел вчерашнюю знакомую. Я тотчас подал знак своим, чтобы они отошли, и подошел к ужасной женщине.

— Не узнала, — прохрипел я.

Она вгляделась и широко улыбнулась.

— Ах, миленький! Ко мне? Пойдем, пойдем. Хозяйка чуланчик даст. Хо-о-ороший…

— Некогда. Мне Сашку надо. Здесь он?

— Здесь, здесь! Сейчас с Машуткой его видала.

— Поди, позови его, — сказал я, — скажи ему, Мишка зовет. Мишка! Запомнишь? А там пить будем.

— Сейчас, сокол! В одну секундочку! — И она, шлепая галошами, побежала на лестницу.

Я быстро подошел к Ицке и шепнул:

— Как махну рукою, хватай!

Он отошел к нашим силачам.

Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с замиранием сердца.

Ждал минут пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы:

— Вот он, Мишка-то! Иди к ему! Говорит, дело есть!

Я взглянул боком.

Огромный, рыжий, как медведь, растрепанный, на босу ногу и в одной холщовой рубахе, Сашка стоял на пороге крыльца в нерешительности.

Я сделал вид, будто не вижу его, а моя красавица тащила его за руку.

— Иди, што ли! — кричала она. — Эй, Мишка!