— Скажи, если захочешь еще горячей воды. — Он выжал мочалку, и вода с ароматом роз потекла по моим плечам и спине. — Что-то ты спокойная сегодня вечером.

Он уткнулся в мокрые волосы у меня на затылке, затем взял одну прядь в рот и пососал ее. Мне мучительно хотелось резко ударить его плечом в лицо, сломать ему нос. Но вместо этого я уставилась на стенку ванны и принялась считать, за сколько секунд очередная капля сбежит сверху вниз.

— Ты знаешь, что волосы у каждой женщины имеют свой запах? Твои, например, отдают мускатным орехом и гвоздикой.

Меня передернуло.

— Я знал, что вода недостаточно теплая. — Он на минуту открутил кран горячей воды. — Я могу только взглянуть на женщину и сказать, какая она на вкус. Некоторых мужчин вводит в заблуждение цвет волос. Можно было бы подумать, что твоя мать, с ее моложавым лицом и светлыми волосами, будет чистой и свежей, но я в поисках истины научился заглядывать глубже.

Он передвинулся, устроился впереди меня и начал аккуратно мыть мою ногу.

Я продолжала сосредоточенно смотреть на стенку ванны. Он просто пытается сбить меня с толку, и я не могла показать ему, что это работает.

— Впрочем, она красивая женщина. Я даже задумывался над тем, сколько из твоих бой-френдов хотели бы иметь секс с ней. Если, занимаясь любовью с тобой, они думали о ней.

Внутри у меня все сжалось. За много лет я уже привыкла к тому, что мои приятели пожирают глазами мою мать. Все они вечно либо из кожи лезли, чтобы попасть на один из ее обедов, либо просто пялились на ее полные чувственные губы. А один парень даже сказал, что она похожа на Тинкербелл,[4]только в более горячей, взрослой версии. Даже Люк иногда начинал запинаться в ее присутствии.

Семнадцать секунд, восемнадцать… Эта капля оказалась медленной.

— Я очень сомневаюсь, чтобы кто-то из них мог видеть, как это вижу я, что она на вкус напоминает недозрелое яблоко, которое кажется спелым, пока его не попробуешь. А вот с твоей подругой Кристиной — такая очень деловая блондинка с длинными волосами, которые она никогда не распускает, вечно подкалывает, — с ней все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Я потеряла свою каплю из виду.

— Да, я знаю и о Кристине. Она ведь тоже риэлтор, верно? Причем довольно успешный, насколько я понимаю. Интересно, зачем ты окружаешь себя людьми, которым завидуешь?

Я хотела сказать ему, что я не завистлива, что я горжусь Кристиной, мы с ней лучшие подруги еще со времен средней школы. Всему, что я знаю о торговле недвижимостью, я научилась у нее. Черт, она на самом деле научила меня еще очень многим вещам в жизни! Но я промолчала. Этот человек будет использовать все, что бы я ни сказала, чтобы поиметь меня.

— А она не напоминает тебе Дэйзи? Дэйзи была сахарной ватой, но вот Кристина… м-м-м… Кристина. Держу пари, что на вкус она, как импортные груши.

Наши взгляды встретились.

Он начал намыливать мне ступни. Меня уже тошнило от всех этих игр.

— А какова на вкус ваша мать? — спросила я.

Его ладонь на моей ступне замерла и сжалась.

— Моя мать? Так ты думаешь, что все дело в этом?

Он рассмеялся, опустил мою ногу в воду и вынул из шкафчика бритву.

На этот раз, когда он взял меня за ногу, я начала считать ряды кафельной плитки на стене. Когда холодное лезвие заскользило по моей голени, я сбилась со счета и начала снова. Когда он заставил меня встать, чтобы побрить все остальное, я стала делить плитки по количеству трещинок на стыке. Когда его руки растирали на моем теле лосьон, он напевал себе под нос, а я считала капельки воска на боковой поверхности свечей.

Я составляла мысленную опись всего, на что бы ни смотрела. Перемножала и делила в уме разные числа. Если в сознание мое просачивалась какая-то другая мысль или чувство, я тут же прогоняла это и начинала все сначала.

Когда он попытался изнасиловать меня во второй раз, я не шевелилась, не плакала, просто уставилась в стену ванной. Если я не реагировала, он не мог заставить себя возбудиться. Помощь уже должна быть на подходе, так что мне нужно просто немножко потерпеть, пока она появится. Поэтому, что бы он со мной ни делал, я только считала или думала о самолетах, лежа, словно тряпичная кукла. Он, схватив меня за подбородок, смотрел мне прямо в глаза, пытаясь вставить в меня свой вялый пенис. Я начала считать кровеносные сосуды на его белках. Член его становился все мягче. Он заорал, чтобы я назвала его по имени. Когда я этого не сделала, он с силой принялся бить кулаком по подушке прямо рядом с моим ухом, приговаривая с каждым ударом:

— Глупая, глупая сучка!

Потом удары прекратились. Дыхание его успокоилось. По дороге в ванную он уже что-то напевал.

Пока он мылся под душем, я накрыла лицо подушкой и закричала. Больной извращенец! Козел с ватным членом! Ты выбрал не ту девушку для своих игр! Потом последовали всхлипывания. Но как только я услышала, что душ выключился, я снова сняла подушку, сунула ее под голову сухой стороной вверх и повернулась лицом к стене.

К сожалению, неудачи не обескураживали его. Каждый раз все начиналось по одной и той же схеме: время купания, — когда он больше всего любил поговорить, — затем бритье, натирание лосьоном, потом — платье. Я чувствовала себя актрисой на Бродвее: одна и та же сцена, декорации, освещение и костюм — и так каждый вечер. Единственное, что менялось, — это его нарастающее чувство разочарования и то, как он на это реагировал.

После третьей неудачной попытки он дважды сильно ударил меня по лицу, так что я прикусила язык. На этот раз это не принесло удовлетворения, горького или какого-то другого. Я глушила рыдания подушкой, глотала кровь из прикушенного языка и с ужасом ждала, когда он выйдет из душа.

На четвертую ночь он дважды ударил меня в живот — он выбил из меня дыхание, и боль шокировала меня не меньше, чем факт ударов, — и еще один раз в челюсть. Эта боль была мучительной. Комната вокруг поплыла, как в тумане. Я молила Бога, чтобы полностью потерять сознание. Но этого не произошло. Я перестала плакать в подушку.

На пятую ночь он перевернул меня, встал коленями мне на руки и прижал меня лицом к матрасу так сильно, что я не могла дышать. В груди у меня все горело. Он делал это еще трижды, всякий раз останавливаясь за мгновение до того, как я готова была отключиться.

Большинство таких вечеров заканчивалось тем, что он поднимался с отсутствующим видом, а потом я слышала, как некоторое время в душе течет вода. После этого он возвращался в постель, прижимался ко мне как ни в чем не бывало и говорил о каких-то тривиальных вещах: как местные жители консервируют мясо, какие созвездия он видел во время своих ночных патрулирований, какие фрукты он любит или, наоборот, не любит.

Но однажды ночью он лег рядом со мной и сказал: