Словно зачарованный, Мейтланд пошел плутать по этим кругам, читая в их узорах утешительный зов необозримого зеленого существа, жаждущего защитить и направить его. Спиральные завитки кружились в воспаленном воздухе — явный признак эпилепсии. Его собственный рассудок… лихорадка, возможно, повреждение коры головного мозга…

— Найти приставную лестницу…

Трава хлестала по ногам, словно злясь на Мейтланда за то, что он по-прежнему хочет вырваться из ее зеленых объятий. Рассмеявшись над травой, он ободряюще похлопал по стеблям свободной рукой и заковылял дальше, поглаживая льнущие к талии шуршащие травинки.

Ведомый травой, Мейтланд взобрался на крышу заброшенного бомбоубежища. Там он решил отдохнуть и получше рассмотреть остров. Сравнивая его с системой автострад, Мейтланд понял, что пустырь гораздо старше, чем прилегающая территория, словно этот треугольный клочок земли выжил, благодаря своей исключительной хитрости и упорству, и долго еще будет жить, незаметный и неведомый, после того, как автострады обратятся в прах.

История отдельных участков острова началась задолго до Второй мировой войны. Самой древней была его восточная оконечность, та, что под виадуком, — с церковным кладбищем и фундаментами эдвардианских одноквартирных домов. Под ржавыми обломками автомобилей все еще угадывались контуры улочек и переулков.

В центре острова находились бомбоубежища, среди которых и расположился Мейтланд. С ними соседствовали остатки более поздней пристройки — поста гражданской обороны, которому было чуть более пятнадцати лет. Мейтланд спустился с крыши бомбоубежища. Поддерживаемый стеблями травы, вьющимися вокруг, как стайка подобострастных слуг, он поковылял на запад, к центру острова. Ему пришлось перебраться через ряд низких стен, местами заваленных грудами старых покрышек и мотками ржавой стальной проволоки.

Вокруг остатков бывшей кассы Мейтланд различил фундамент послевоенного кинотеатра, узенького одноэтажного «блошатника», построенного из бетонных блоков и оцинкованного железа. В десяти футах поодаль, частично заслоненные зарослями крапивы, виднелись ступени, ведущие в подвал.

При виде разбитой кассы Мейтланду смутно вспомнились его детские походы в местный кинотеатр, где без конца крутили дешевые фильмы про вампиров и прочие «ужастики». Остров все больше и больше казался Мейтланду точной моделью его головы. Его прогулка по заброшенной территории была путешествием не только в прошлое острова, но и в свое собственное прошлое. Та детская злоба, с которой он взывал к Кэтрин, напомнила ему, как однажды в детстве он упорно пытался докричаться до матери, когда она в соседней комнате укачивала его младшую сестренку. По непонятной причине, что всегда его возмущало, мать так и не пришла его утешить, предоставив ему, охрипшему от злобы и недоумения, самому выбираться из пустой ванны.

Слишком усталый, чтобы идти дальше, Мейтланд уселся на каменную стену. Плотной стеной вокруг возвышались в солнечных лучах заросли крапивы, чьи острые верхушки с многоярусными зубчатыми листьями напоминали башни готических соборов или пористые скалы инопланетных каменных джунглей. Желудок свело от внезапного голодного спазма, и Мейтланда стошнило прямо на колени. Он смахнул слизь и поковылял по кирпичной дорожке к южному откосу.

На короткие мгновения теряя сознание, он с блуждающим взглядом бродил туда-сюда, следуя за прямым концом костыля.

Бесцельно шатаясь по острову, Мейтланд обнаружил, что теряет интерес к своей плоти и к боли, огнем охватившей ногу. Он принялся, как от шелухи, освобождаться от отдельных частей тела, первым делом выбросив из головы искалеченное бедро, потом обе ноги, затем полностью очистил сознание от разбитой груди и диафрагмы. Подгоняемый холодным ветром, он пробирался сквозь траву, спокойно взирая на те уголки острова, которые так хорошо изучил за последние дни. Отождествляя остров с самим собой, он созерцал машины на автомобильном кладбище, проволочную сетку, бетонное основание дорожного знака за спиной. Теперь эти болевые точки перепутались с частями тела. Мейтланд водил руками в воздухе, пытаясь разделить остров на секторы сообразно частям своего тела, чтобы оставить каждую из них в отведенном для нее месте. Правую ногу он оставит там, где произошла авария, ободранные руки

— на стальной ограде. Грудь положит там, где он сидел, прислонившись к бетонной стене. И, совершив в каждом из этих пунктов маленький ритуал, засвидетельствует передачу своих полномочий острову.

Он говорил громко — словно священник, раздающий для причащения собственное тело:

— Я — остров.

Воздух струил свой свет.

Над головой шумели машины. От брошенного на траву окурка, пролетевшего в нескольких футах от лица, поднималась струйка дыма. Мейтланд смотрел, как эта струйка раздваивается в высоких стеблях, склонявшихся к нему. Качаясь в лучах предвечернего солнца, они словно понуждали его встать на ноги. Он сел, стараясь прояснить мысли. Все тело сотрясалось от лихорадки, раздраженная кожа под щетиной горела.

По всем автострадам, обрамляющим остров, сновали автомобили. Пытаясь привести себя в чувство, Мейтланд сосредоточил взгляд на отдаленных машинах. Он кое-как поднялся на ноги, повиснув на костыле, как туша на крюке мясника. Высоко над ним, будто огненный меч в тем-, ном небе, сияла освещенная поверхность дорожного указателя.

Мейтланд достал из кармана последний огрызок горелой резины и нацарапал на подсохшем бетоне очередное послание:

КЭТРИН ПОМОГИ СЛИШКОМ БЫСТРО

Буквы плясали по склону вкривь и вкось. Мейтланд сосредоточился на правописании, но через десять минут, когда он вернулся после неудачной попытки добраться до «ягуара», буквы исчезли, словно их стер недовольный экзаменатор.

МАМА НЕ НАДО БОЛЬНО ПОЛИЦИЯ

Мейтланд затаился в высокой траве у откоса, ожидая, что будет дальше, но глаза закрылись сами собой. Когда он их открыл, послание было уже стерто.

Он сдался, будучи не в состоянии разобрать собственный почерк. Трава успокоительно колыхалась, заманивая охваченное лихорадкой пугало в свое лоно. Стебли обвивались вокруг него, открывая десятки проходов, каждый из которых вел в райские кущи. Понимая, что если он не доберется до «ягуара», то не переживет следующую ночь, Мейтланд взял курс на автомобильное кладбище, но через несколько минут уже послушно следовал за травой, плетущей вокруг него спиральные узоры.

К его удивлению, трава вывела его к склону крутого холма над самым большим бомбоубежищем. Мейтланд потащился наверх, прислушиваясь к шороху травы. Западная стена бомбоубежища была обнесена каменной оградкой. Там Мейтланд задержался. Края пологой двускатной крыши тонули в густой поросли, пробивавшейся со дна ямы.

Теперь трава молчала, словно ожидая, когда Мейтланд сделает какой-нибудь решительный шаг. Недоумевая, зачем ему понадобилось взбираться на бомбоубежище, он бросил взгляд на перевернутое такси и из последних сил двинулся к «ягуару», но, не удержавшись, поскользнулся на мокрой от дождя крыше. Рухнув на землю, он съехал по округлому склону и, нырнув в крапиву, исчез в глубинах подземной пещеры.