— Это почему? — удивился Малюта, заподозрив Грязного в неискренности. — Не нос же воротить?!

— Нет, конечно. Но и глаза не мозоль.

— Ясно.

— Алешке Адашеву проще. Он грамотный, хитростям обученный. Царь подобных прохвостов любит. А мы что? Мы пока мясо!

Между тем Грязной против Малюты митрополит. Росчерк у него — как у настоящего думного дьяка Захарова или у Сукина. Да, Алешке Адашеву перед государем отличиться — пустяки. А мы пока мясо! Из задних рядов каково выбираться?! А выбираться во что бы то ни стало надо. Чуть что — затопчут, сомнут, или под секиру угодишь. Службу в охране государя несешь исправно, но он на повышение и награду скуп. Каждый день — гнись, ломайся: там поглядим-посмотрим, на что ты годен и что тебе дать. Он кость необглоданную псу не кинет. На то и царь! Мошну бережет и местами сытными не разбрасывается. Скуп не от жадности, а от хитрости, но на себя не жалеет. Годами молод, а разумом страсти управляют. Однако разум есть. Потрафить такому государю не просто.

II

К Басманову Малюта на полшажочка приблизился, когда Иоанна венчали на царство. Народ волновался под влиянием необычных событий. Чего не болтали в кабаках да на площадях! Какие небылицы друг другу не передавали! И чем только Малюта не надышался! От подвыпивших подьячих чего не узнаешь, когда кругом праздничная круговерть и черный люд шеи до хруста вытягивает, чтобы венчанного рассмотреть. Сам обряд на народ московский произвел неизгладимое впечатление. Доступ в Кремль не очень ограничивали, и собралось толпы — мало не показалось. Когда митрополит Макарий возложил на Иоанна крест, бармы и венец, Малюта едва не обмер. Шутка ли?! Самого Владимира Мономаха подобным образом митрополит Эфесский благословлял. Его прадед Рюрик род свой славный от римского цезаря Августа вел.

Не все соглашались. Книжники иногда спорили, им грозили застенком. Малюта Басманову докладывал:

— Боярин, нельзя уповать на безмолвие смердов. Они промеж себя языком треплют изрядно. Ученых много развелось. Верный слуга лучше ученого да разумного советника. Верный не выдаст, а разумный при случае съест, чтоб себя выгородить да пользой государственной прикрыться.

— Бог, что ли, тебя, парень, надоумил? Или от кого схватил? А мысль правильная. На Алешку Адашева да попа Сильвестра намекаешь. Смотри не промахнись. Они у государя в почете.

— А жаль! — смело возразил Малюта. — Жаль! Сильвестр с князем Старицким не разлей вода. Ездит к нему что ни день. И вместе над всякими байками смеются.

— И доказать мне способен? — спросил, прищурившись, Басманов.

Смотрел воевода — как целился, холодок по спине змейкой пробегал.

— Всенепременно! Утверждают, что у римского императора Октавиана-Августа не существовало никакого брата, а если бы он и народился, то уж никак бы в Литву на житье не перебрался. На кой черт ему Литва?

— Сам слышал?

— Истинный крест. Мол, Рюрик никак его потомком стать не мог. Новгородская это все зараза! А новгородцы, известное дело, за литовский забор смотрят.

Басманов недобро взглянул на Малюту. Слишком проворен. Однако полезен более остальных и не так противен, как Грязной. Впрочем, венчание на царство прошло спокойно. Стража лишь однажды напряглась, когда народ кинулся обдирать царское место. Всякий желал оторвать на память лоскут золотой паволоки, которой было одето место Иоанново посреди храма. Сперва пошумели, прихлынули, потолкались, но, умиротворенные величием внутреннего убранства, утихли и подались назад, на воздух.

Басманов из той беседы вынес важную весть: Сильвестр с князем Владимиром тесен. А Старицкий почти ровня Иоанну. На первой ступеньке перед троном стоит. Случись что — из-под него другую золотую паволоку драть будут. И Басманов ободрил Малюту:

— Служи! За мной не пропадет.

— Дай Бог, боярин. — И Малюта низко поклонился — ниже нельзя было.

«Кое-что понимает», — отметил про себя Басманов. Не из захудалого рода дворянин, хоть и не богат. Но царь-то каков?! Приметлив, хоть и молод. Человека в толпе разглядеть трудно. Басманов по себе знал. Сколько раз ошибался!

— Прозвание мое — Скуратов-Бельский. Не забудь, боярин.

«Из каких он Бельских?» — мелькнуло у Басманова. Не из князей, видно. И с той поры Басманов особым кивком и особой улыбочкой привечал Малюту при встрече. Впечаталось в память: верный слуга лучше ученого да разумного советника. Верный не выдаст…

В Священном писании точнее строки нет. Более Малюта в железной шапке и с тяжеленной пищалью в руках по двору не расхаживал и в ночную зимнюю стужу не мерз.

III

Все это происходило за кулисами, а на феатре мирского величия и славы, по выражению великого писателя и историка нашего Николая Михайловича Карамзина, бушевали совершенно иные страсти и огненными вспышками мелькали совершенно иные события. Став царем и выбрав себе в жены девицу строгой красоты и доброго нрава Анастасию, дочь вдовы Захарьиной, муж которой Роман Юрьевич был окольничим, Иоанн продолжал прежний образ жизни. Однако обстоятельства несколько смирили его. Буйная ватага приятелей, с какими он не особо церемонился, были вынуждены в присутствии царицы умерить свой пыл. Ее влияние лишь постепенно начинало ощущаться явственней. Анастасия оказалась противовесом князьям Глинским, дававшим во всем Иоанну потачку. Христолюбивая царица не могла не видеть, как волчья стая обезумевших от воли и безнаказанности молодцов, круша встретившееся на пути, металась по Москве из конца в конец. Растоптанные людишки, избитые разносчики и ошельмованные плеткой бабы вызывали слезы на глазах Анастасии. Она не побоялась открыто заявить Иоанну, и не наедине, а в присутствии князя Андрея Курбского, к которому благоволила, протопопа Благовещенского собора Федора Бармина, Алексея Адашева, князя Владимира Старицкого и многих других придворных:

— Я не желала бы видеть государевых слуг, исполосованных плетью тех, кто не всегда с достоинством носит звание царского друга!

Глаза Иоанна вспыхнули желтым — дьявольским — огнем. Малюта, стоявший в этот момент у стремени, почувствовал, как государь напрягся и будто увеличился в росте.

— Я царь или не царь? — воскликнул Иоанн.

И тут же он овладел собой. Но было поздно.

— Ты царь, государь мой! Но и я царица, — внятно прошептала Анастасия, подняв на Иоанна темные, наполненные печалью очи.

Она повернулась, сбросила платок с пышных волос и поднялась на крыльцо дворца. В полном молчании царская свита села на коней и медленно потянулась к Фроловским воротам. Кони шли осторожным шагом, псари, держа собак на сворах, по обычаю не улюлюкали, всадники старались двигаться узко, не раздавая тумаки направо и налево и не хохоча дико, когда кто-нибудь из прохожих от страха быть раздавленным валился в сугроб. Иоанн даже запамятовал, куда он собрался скакать. Так и ехал бесцельно вперед, пока Курбский и Адашев не выручили:

— Айда в гости к Челядниным!