– Не, ну ты чё? – внезапно поддержал Гаарз нашего героя. – Решил, что в рудниках или на галерах республиканцев тебе будет лучше? Или ты думаешь, стоит тебе заявиться к этим торгашам и они тебя сразу главным поедателем плюшек в своей армии назначут? И не мечтай. Если, конечно, ты не офицер, у которого родня сидит на сундуках с золотом и может заплатить за тебя приличный выкуп.

– Почему же сразу на галеры? – осторожно, но настойчиво продолжал гнуть свою линию Дроут. – Можно ведь и просто в плену посидеть.

– Ты откуда такой взялся? Ты и впрямь думаешь, что эти торгаши тебя пару-тройку лет за так кормить станут? – влез в разговор Киншаа. – Спроси любого моряка. Ну или хотя бы вон, – кивнул он в сторону Гаарза, – грузчика портового, и тебе про этих кредонцев такого понарасскажут… Не дай боги с ними в море пересечься. Даже в мирное время. Им все без разницы – корабль на дно, тебя в трюм, а потом на рудники или к веслу прикуют. От этих сволочей на трех континентах людям покою нет.

Киншаа говорил столь страстно и взволнованно, что даже все еще пребывающему в ступоре Таагаю стало понятно, что здесь что-то очень личное.

«Вероятно, он родом из какого-нибудь прибрежного поселка или городка, что разорили кредонские пираты, – подумал Ренки. – Может, кто-то из близких пострадал. А может, и всю родню либо зарезали, либо увели в вечное рабство».

– Как видишь, Дроут, – назидательно сказал Ренки, – путь предательства не только постыден, но и не сулит тебе ничего хорошего. А даже если бы и сулил, идти по нему тебе пришлось бы в одиночку. Ибо все остальные, даже попав в столь удручающее положение, никогда не предадут своего короля!

Сказав это, Ренки на несколько секунд гордо задрал подбородок к линии горизонта, устремив нос почти в самый зенит, и потому не видел улыбочек, которыми мельком обменялись за его спиной Гаарз, Киншаа и, что обиднее всего, даже Готор. Впрочем, улыбки эти были вовсе не издевательские, а скорее понимающие и сочувствующие.

– Ладно, ребята, – примиряющим тоном сказал Готор. – У нас еще есть до заката часок-другой. И я предлагаю попробовать поспать хоть немного. Потому что ночка у нас будет трудная. Поскольку я уже повалялся чуток в отключке, то на караул встану первым. Меня сменит Киншаа, а третьим будет Ренки. Гаарз, поскольку он половину прошлой ночи простоял в карауле, спит до упора. Дроут и Таагай, пробегитесь по этой лощинке и посмотрите, нет ли поблизости какого-нибудь ручейка. Да и вообще осмотритесь, как, если что, отсюда удирать сподручнее будет. Вы ребята в этих делах опытные, вас учить не надо. Потом тоже можете ложиться спать. Выполнять!

Ренки честно попытался выполнить этот приказ. Он был уверен, что никакой сложности не будет, настолько вымотанным и бессильным он себя чувствовал. Но стоило только лечь и прикрыть веки, как перед глазами замелькали изуродованные ядрами, штыками и пулями окровавленные останки, лица убитых им сегодня врагов, собственные руки, по локоть выпачканные в крови… И даже непонятно, была ли это кровь раненых, что он выносил с поля боя, или кредонцев, чьи жизни сегодня оборвал.

А еще дикая жажда, перебивающая даже голод. Страшно подумать: последний раз они ели только сегодня утром, а такое чувство, что с того завтрака уже прошли долгие годы. И хотя к фляжке Ренки приложился не далее как пару-тройку часов назад, казалось, что пороховой дым покрыл все горло и нёбо, и страшно хотелось смыть его хоть каплей грязной воды из лужи.

Несколько минут он честно проворочался на жесткой земле. А потом не выдержал, встал, пошел к дежурящему Готору и предложил его сменить.

– Знаешь, – как-то виновато ответил Готор, – я сейчас тоже, пожалуй, не засну.

– Болит голова? – заботливо спросил Ренки. – Отец мне рассказывал, что так бывает, когда рядом что-то взорвется. У некоторых вроде даже до конца жизни не проходит.

– Спасибо, Ренки, – усмехнулся Готор. – Умеешь ты подбодрить.

– Извини… – Ренки сообразил, что опять, честно желая поделиться знаниями, сморозил редкостную глупость. – И прости за то, что тебе пришлось… Ты первый бросился мне на помощь, а потом всех нас спас, ну, этим взрывом. И все из-за меня.

– Не бери в голову. Хороший ты парень, Ренки, но взрослеть тебе надо побыстрее. Понимаешь, мы сейчас не в том положении, чтобы совершать подростковые глупости. А насчет моей головы – не волнуйся. Сотрясуха небольшая конечно же есть. Но мне доставалось и похлеще. Просто… Знаешь, а я ведь сегодня впервые человека убил!

Признание словно бы само вырвалось из уст Готора. И было даже непонятно, удручен ли он совершенным поступком или тем, что совершил его в столь позднем возрасте.

«А ведь ему уже лет двадцать пять, не меньше», – с удивлением подумал Ренки.

– Но как же так получилось? – стараясь делать вид, что лишь ведет светскую беседу, спросил он у своего старшего приятеля. – Ты же столько путешествовал. И так умеешь драться.

Признание никак не вязалось с уже сложившимся образом приятеля. Раньше Готор казался Ренки всегда уверенным в себе, в меру жестким и довольно опасным человеком. По крайней мере, после нескольких жестоких драк в трюме, где Готор демонстрировал просто какие-то чудеса, тычком пальца заставляя сложиться пополам громилу на голову выше себя ростом или буквально за пару секунд сбивая с ног трех-четырех противников, даже Ренки невольно стал относиться к нему как… ну, например, как к ручному тигру.

Лежит такая громадная кошка где-то посреди гостиной во время светского раута, позволяет себя гладить и даже тормошить. Клянчит мясо, бодает хозяйскую руку, требуя ласки. Но горе тому, кто забудет об огромных когтях, клыках и силе лап, способных одним ударом свалить быка. Доли секунды на пробуждение звериной ярости – и вот гостиная уже залита кровью, а те, кто все-таки смог выжить, в ужасе жмутся по углам, дрожа от страха. Ренки читал в «Ежегодном королевском вестнике», как нечто подобное произошло в столице, в доме одного из богачей-нуворишей.

И вдруг этот тигр признается, что до сей поры был вегетарианцем!

– Да вот как-то так, – неопределенно высказался Готор. – Может, как раз из-за умения драться всегда удавалось обходиться без этого. Самое большее – руки-ноги ломал. А тут…

Чувствовалось, что Готору хочется высказаться. Поделиться с кем-нибудь этой своей, внезапно оказавшейся столь тяжелой ношей. Но долг вождя, пусть и крохотной банды каторжников, не позволяет ему проявлять слабость перед подчиненными. А Ренки ведь отчасти равный! Тоже благородный оу, и тоже имевший сходный опыт.

Да, Ренки прекрасно помнил ту ночь после убийства Ифия Аэдоосу. Он тогда (да и сейчас) нисколечко не сожалел о сделанном, искренне считая себя правым. И никаких особых проблем со стороны закона он тогда не предвидел. Но на душе тем не менее почему-то было тягостно и тоскливо. И особо тоскливо было из-за вынужденного одиночества в камере городской тюрьмы и невозможности с кем-нибудь поговорить, обсудить произошедшее.

Впрочем, не факт, что от разговора стало бы легче. К чему ковырять свежеполученную рану? А вот отвлечься, поговорив о чем-нибудь другом…