Парень, принявший от Астры ребенка, тем временем уселся рядом с ней на бревно и неуклюже обнял, пытаясь утешить. Уж очень расстроенный был у нее вид. Мэйра подивилась тому, что юноша очень ловко управлялся с ребенком, но как будто боялся прикоснуться к Астре. Увидев, что подруга в надежных руках, Мэйра встала, тронула за плечо одного из парней. Тот повернулся к ней, и она схватила его за трубку. Они совокупились стоя. С небольшими передышками Мэйра использовала за этот вечер все попавшееся под руку мужское население долины, почти не утомившись. Эти случки сильно смахивали на быстротечное совокупление птиц, которое можно наблюдать на птичьих дворах сельскохозяйственных поместий.

Астра с интересом наблюдала, скрестив руки на груди. Когда один из монстров тронул ее за грудь, приглашая последовать примеру Мэйры, она отказалась. После недавних родов у нее еще не прекратилось кровотечение. Как будто очнувшись, она встала с бревна, подошла к берегу, обмылась и нарвала водорослей — незнакомых, не таких, какие растут в море. Мужчины внимательно следили за ней. Они видели кровь и, похоже, все понимали.

Снова олениха покормила младенца, вернулась в лес. Сытый ребенок продолжал кричать. Астра поняла, что он звал мать, и не знала, плакать ли о себе или обо всех детях — которые, скорее всего, находились здесь, — лишенных матерей и их молока.

К вечеру большой орел, следивший за происходившим большими желтыми глазами, взлетел и направился к вершине горы, домой.

Теплой мягкой ночью женщины, наевшиеся речной рыбы и напившиеся речной воды из больших морских раковин, лежали рядом со стволом дерева. Парни, мальчики, мужчины и бесполые калеки скрылись в хижинах. Монстры иногда выходили из хижин и всматривались в деревья леса, вслушивались в лунную ночь.

Младенец с оленихой прячутся в кустах. Если из лесу вдруг выскочит какой-нибудь хищник, плохо им придется.

Когда женщины проснулись, уже сияло солнце, мужское население принялось за повседневные дела, а олениха снова кормила младенца. Им опять предложили рыбу, воду и лесные фрукты, из которых некоторые они увидели в первый раз в жизни.

Сведения о посещении двумя женщинами, Мэйрой и Астрой, мужского лагеря, до нас дошли из обоих источников: из мужских — наших! — хроник и из преданий племени Расщелины. Данные эти вполне между собой согласуются, там и там указывается, что утром следующего дня монстры прежде всего заинтересовались речью женщин. Они слушали и учились говорить. Обе стороны быстро усваивали новое, чувствуя, что чем больше они узнают, тем больше остается неизведанного.

Женщины заглянули в хижины и обнаружили, что те загажены множеством рыбных объедков и фруктовых огрызков, всякого рода мусором. Они сорвали с деревьев ветки и сделали из них метелки. Интересное действие, если учесть, что на скалах Расщелины не росло ни одного дерева. Куча мусора пополнила мусорную гору на берегу, а затем женщины сбросили все в воду.

Монстры принесли свежепойманную рыбу, разделали ее с помощью раковинных ножей, доставили фрукты из леса, а оленихе притащили ворох травы. Женщины за всем этим внимательно следили, а монстры следили за ними. И весь этот день они совокуплялись, совокуплялись, совокуплялись… Астра присоединилась к Мэйре, ибо кровотечение у нее закончилось.

Астра и Мэйра сидели на бревне, не спеша выговаривали фразу, окружившие их парни старательно воспроизводили услышанное.

Развивались два языка, один, которому обучали женщины, и другой, детский, тонкоголосый, на котором общались обитатели мужской колонии. То, что они слышали, не нравилось ни тем, ни другим. Мэйра и Астра чувствовали, что они здесь для того, чтобы научить мужчин разговаривать «по-человечески». И еще для того, чтобы опустошать их трубки.

В хрониках эту половую активность не акцентируют. Там речь в основном о касаниях да нежных поглаживаниях, даже об облизывании: так олениха облизывает объект кормления — их собственный опыт материнской любви: всех младенцев мужского пола вылизывал чуткий шершавый язык приемной матери-оленихи. Конечно, монстры, лишенные в детстве материнской ласки, стремились к телесному контакту любого рода, к любому прикосновению, а женщины, не привыкшие проявлять особой нежности и к собственным детям, ощутили неожиданное удовольствие.

Вне этих проявлений… скажем, любви, что ли… оставались монстры, изуродованные жестокими расщелинами во младенчестве. Они боялись женщин, сторонились пришлых. Женщинам тоже неприятно было на них смотреть. Стыд, что ли, их мучил? Взгляды уродов и уродцев производили неприятное впечатление.

Однажды утром женщины покинули монстров, повинуясь побуждению того же рода, что и приведшее их сюда.

Время зачатия пришло и ушло, хотя они об этом, разумеется, не знали. Эта присказка часто встречается в наших, мужских хрониках. Не в женских. Мы ничтоже сумняшеся говорим: «Они не знали», «Они не ведали», «Они столь примитивны… невежественны…» А сами-то мы откуда знаем, что именно они знали-ведали?

Давно, очень давно все это происходило. Не знаем мы, как давно. «Века» — расплывчатое определение. Многие столетия назад наши примитивные предки, мысли которых и сейчас с нами, сначала высказанные, теперь записанные, так вот, века и века назад они делали то-то и то-то, не зная почему. Так мы теперь предпочитаем думать.

Есть у нас потребность описать неизвестные существа глупыми, безмысленными.

Уход женщин не остался незамеченным. Вслед им устремились взгляды, и если бы они повернулись, увидели бы, какое вожделение светилось в этих глазах.

Когда Мэйра и Астра перевалили через гребень горы, монстры взбежали за ними на гребень и следили, как их вчерашние подруги спускались мимо скалы Убиения к своим пещерам.

Ушли.

Когда они вернутся?

Женщины задержались на утесе, глянули вниз. Их берег… их дом… их народ… Люди Расщелины… Да, разумеется, все так. Но они только что были в долине с людьми, которых называли монстрами, и в сознании не было прежней монолитности, вертелись всяческие «если» да «если бы», «может быть» и «неужели». Мыслили они себя женщинами, а тех, других, мужчинами? Мыслили они себя молодыми женщинами? Они ведь не Старые Они, не старухи. Они из тех, на которых смотрели в тот момент, смотрели именно потому, что мучились сомнениями. Когда не было самцов, монстров, не было нужды и задумываться над своею расщелиной, копией большой Расщелины. Иного не было дано. С рождением первого монстра родились Мужчина и Женщина, самец и самка. Раньше они были просто народом, людьми.

Две молодые женщины стояли на краю уступа скалы и глядели на ленивое движение внизу — на себя. И в глазах их — я сделаю их голубыми, как небо над ними и море у их ног, — когда-то спокойных, не реагирующих, мелькали тени, тени молодых мужчин, которых они только что покинули — может, и их сыновей, кто знает? Молодые мужчины — тоже народ, как и тот, на который они смотрели. Народ, рожденный народом, чьи тела выделялись внизу, на фоне скал и моря.

Монстры… Так и только так думали о них эти две женщины, потому что казалось: как же иначе о них подумаешь?