– А теперь, когда нас никто не может подслушать, расскажите, что так тщательно пытались не проболтать.

Нил Нилыч изволил обернуться, все еще хмурясь, но сам уверился, что друг-полковник подсунул дельного, хоть и юного, ищейку.

– Как догадались?

– Не догадался. Только логика. Если такой прагматик и невинный во всех смыслах человек, не верящий в семейное проклятие и рок, бежит в полицию, завидев безобидный глаз, значит, было что-то еще.

Запираться дальше не имело смысла. Оказывается, уже два раза Бородин получал странные послания. Письма находил на подоконнике – их кто-то подбрасывал. На конверте не было надписи. Внутри обнаруживался обычный листок писчей бумаги. Вместо рукописного текста – слова из газет. Вырезанные и наклеенные. Подробно воспроизвести текст не мог, но смысл сводился к тому, что следует открыть глаза и прозреть, иначе древний рок настигнет и покарает. Посчитав все это глупостью или шуткой, сжег. Но, увидев сегодня глаз, сначала задумался, а потом испугался.

– Когда пришло последнее? – уточнил Родион.

– Нашел вчера утром.

– А первое?

– Позавчера.

– Кто в доме читает газеты?

– Никто. Маменька их терпеть не может. Как, впрочем, и Аглая.

– Позвольте уточнить: угрожали именно древним роком или все-таки указывали на какие-то тайны вашей семьи?

– Древним, – совершенно признался Нил. – Но что хотите делайте, а понять не могу, какое имею к этому отношение. Безумие какое-то. Бред. Кошмар.

– И тем не менее есть кто-то, кто думает иначе.

– Блестящая догадка. Может, укажете на этого шутника?

– Теперь, Нил Нилыч, хорошенько подумайте и скажите: что случилось с вами перед тем, как стали появляться письма? Сгодится любая мелочь.

Заниматься такой глупостью, как копошиться в памяти, Бородин не собирался, ответил сразу:

– Ничего, – затем хмыкнул и добавил: – Ну, привел в дом Липу… Показал маменьке, они мило поболтали и остались довольны друг другом.

– То есть устроили что-то вроде смотрин невесты?

– Конечно, надо же было показать обеих…

По тому, что было написано на лице Ванзарова, по удивленно взлетевшим крыльям усов его Бородин смекнул, что выболтал нечто важное, если не преступное, и с жаром принялся оправдываться:

– Ну поймите же, в этот раз я твердо намерен жениться. Чтобы уж наверняка – завязался с двумя барышнями сразу… Дуплетом, так сказать. Нет, тут все честно: обе нравятся мне безумно, прямо влюблен до глубины души, но выбрать одну – не могу. Вот поэтому сначала показал маменьке Варвару, а уж потом Липу.

– Что сказала Филомена Платоновна?

– Ей обе понравились. Говорит: милые и славные барышни. Обе могут быть хорошими женами. Но выбирать предоставила мне! А как тут выбрать, когда люблю обеих? Такие красавицы, умницы и вообще…. Одна голубоглазая, у другой глазки бирюзовые тоже… Липа только постарше.

– Барышни знают, что участвуют в конкурсе невест?

– Это зачем?.. Ни к чему это… И что тут такого?

Родион резко потерял всякий интерес к особняку и обитателям, попросив, нет, потребовав немедленно отвезти его в участок, а далее находиться в его распоряжении. В стальном сердце чиновника полиции блеснула надежда справиться с делом, а заодно и с древним роком молниеносно. И еще успеть на бабушкино варенье.

Если бы великому живописцу, да хоть Рембрандту, залетела в голову шальная мысль написать полотно «Триумф дружбы чиновников», лучшего образца, чем 4-й участок Казанской части, найти было бы невозможно. Трепетно взращенная приставом любовь товарищеская между чиновниками участка была крепка, как серебряный рубль. Как же иначе защищать закон и порядок. Поодиночке это делать решительно невозможно. А поделись с коллегой да не забудь самого Желудя – дружба окрепнет, как клубок змей.

Атмосфера дружбы обдала Ванзарова липкой волной, не успел он освободиться от вязанки книг и дорожного саквояжа, в котором по секрету хранилась глазастая баночка. Чиновник Матько умилительно приподнял брови домиком и радостно крикнул:

– Родион Георгиевич, какая неожиданность! А мы вас заждались!

Чиновник Редер с неменьшим чувством добавил:

– Уж из отпуска? Какой молодец. Отдохнули и посвежели, прямо не узнать.

– Полны сил и желания трудиться, сразу видно…

– А какой цвет лица на природе нагуляли, прямо сдобный пирожок…

И далее в таком же духе. Не обращая внимания на дружелюбные укусы, коллежский секретарь запихнул поклажу под рабочий стол, случайно зажатый в дальний угол присутственного отделения, за окно, выходившее на вечно пыльный Мучной переулок, и молча направился к расписанию. Пока добирается он до потертой доски, на которой меловые крестики означали дежурства, поясним его холодность к сослуживцам.

Родион всегда был готов распахнуть сердце. Придя в участок, мечтал встретить умных и честных товарищей, которые помогут и подскажут в службе. И встретил. Ему предложили широкие авансы. Только вот цена дружбы оказалась слишком высока. Вернее, грязна. Коллеги, к удивлению, поняли, что юнец не желает брать и делиться, как полагается товарищу-чиновнику, и вычеркнули его из членов. Ванзаров ответил тем же. Окончательная пропасть легла между ними после неожиданных успехов в раскрытии нескольких убийств.

Ну вот, пока выясняли интимные подробности, Родион узнал, что его надежда рухнула. Старший городовой Семенов, на которого мог положиться, как на самого себя, находится в отгуле. Городовой Егоров – на дежурстве, а младший городовой Бородулин отбыл по поручению. В резерве участка находилось еще десятка два городовых, но никого из них Ванзаров не мог просить лично, то есть по-дружески. А требовать у пристава городовых непонятно для чего – бесполезно. Можно рассчитывать только на себя. Бородин, дожидавшийся в фиакре, в расчет не попадал.

– Только из отпуска и уже в делах! – сладчайше восхитился Матько.

– Недаром же вас господин пристав так дожидается, – добавил Редер. – Нетерпением исходит.

– Я в отпуске, ничем не занимаюсь, так заглянул, – заявил Ванзаров, двигаясь к двери. Но вырваться не успел. Резво сменив тон с фамильярного на официальный, Редер доложил:

– Вас ожидает подполковник, извольте в его кабинет.

Савелий Игнатьевич подскочил пружинкой, когда в проеме двери обрисовался крупный силуэт мелкого подчиненного.

– Ну вот и наш герой! – закричал он, выскакивая из-за стола. – Он-то во всем и поможет. И не думайте отказываться, Родион Георгиевич, дело международной важности. Как раз вам по плечу! Так что располагайтесь у меня без стеснений и за дело, дорогой мой, за дело! На вас вся надежда…

Продолжая извергать комплименты, пристав стремительно юркнул в проем и захлопнул дверь так шустро, будто опасался, что Ванзаров улизнет. Понять Желудя можно: требовалась титаническая сила духа, чтобы два часа развлекать гостью.