– А теперь, значит, судьба? – то ли спросил, то ли, наоборот, заявил он. Мы стояли в проулке недалеко от гостиницы «Союз» и вели долгие романтические беседы. Его откровенно забавляло сочетание моего нежного (с его точки зрения) возраста и недетского жизненного опыта.

– Так ты и правда уже где-то работала?

– Я и сейчас работаю. Администратором в театре. На полставки.

– Обалдеть. А школу-то ты закончила?

– Некоторое количество классов закончила, – улыбалась я.

– Уточнять не будем?

– Нет! – гордо поворотила я от него нос.

Он брал меня за руку, нежно гладил пальцы и продолжал свои бесконечные вопросы.

– А как это мама тебя так поздно отпускает?

– А что ей за дело?

– Ну, вдруг ты попадешь в лапы развратному взрослому дядьке.

– И что?

– А он тебя плохому научит! – улыбался он. Если бы он только знал, как давно я пытаюсь научиться плохому. Пока что я смогла научиться только поцелуям взасос и тому, что табачный запах отбивается лучше всего мятными пастилками «Холодок».

– Да прям. И чему же?

– Целоваться в машине, например, – сказал он и принялся меня целовать. Я замерла и от неожиданности чуть не прикусила губу. Так, пожалуй, со мной еще никто не целовался. Вежливый поцелуй незнакомца, с некоторой долей авансов на будущее. Легкое волнение и удовольствие, как от десерта. Уверенно и по-деловому он обнял меня за плечи, развернул к себе, чтобы ему было удобнее. Меня бросило в жар. Так по-взрослому и так уверенно со мной еще никто себя не вел.

– Так, стоп. А то мы доиграемся, в самом деле.

– Почему? – расстроилась я. Почему бы нам и не доиграться, в самом деле?

– Потому что я еще не готов сесть в тюрьму за совращение малолетних.

– Я уже большая.

– Это я заметил.

– Мне шестнадцать, – гордо сказала я.

– Ага, прямо старуха. Считаешь, то, что тебе шестнадцать, должно меня сильно успокоить.

– Не поняла?

– Если бы тебе было двадцать, я повез бы тебя к себе на квартиру и мы бы провели вместе прекрасную ночь. Но тебе шестнадцать, ты наверняка девственница. Я не готов и не хочу такой ответственности. Я довезу тебя до дома, и мы все забудем, о’кей? – Он был такой красивый, такой мужественный. То есть теперь он казался мне ужасно красивым и мужественным. И именно потому, что все сказал так откровенно и мягко. А еще потому, что с каждым словом становился все более недоступным. А мне так вдруг невыносимо захотелось этой ночи, проведенной вместе. Прекрасной ночи.

– Я живу вон в том доме, – заставила я себя махнуть рукой в сторону выезда. Он молча поехал.

Было уже около двух часов ночи. Я устала, но не могла уснуть. В квартире стояла тишина, я перебирала в памяти каждое его слово, вспоминала каждый жест. Больше всего меня радовало, что после того, как он высадил меня у подъезда, еще долго стоял и смотрел куда-то вдаль. По крайней мере, оставалась надежда, что он тоже сожалел, что эта возможная ночь не сложилась.

* * *

Он не стал избегать меня. Не стал, хотя я этого очень боялась. Обычно, если у моих знакомых особей мужского пола что-то не склеивалось, они начинали ходить мимо с таким видом, будто я размером с моль. И замечать меня им по рангу не положено. Артем не стал делать вид, что видит меня впервые, да и то плохо.

– Приветики привидениям. Как творческие успехи?

– Отлично, – улыбнулась я.

– Кофейку попьем? – предложил он, и мы продолжили наше знакомство, снова часами болтая обо мне, о моих делах, моих ролях, моих родственниках.

– Что тебе во мне? Почему тебе это все так интересно? – спрашивала его я.

– Ты необычна. Ты даже для привидения необычна. Очень интересно, что происходит в твоей юной головке.

– В моей юной головке вопрос – чего бы пожрать? И покурить.

– Как банально. А ты правда так любишь курить? Это же невкусно.

– Почем ты знаешь? – презрительно бросала я, но на самом деле подумывала: может, и вправду бросить, раз ему не нравится? Спектакль, к которому он целыми днями рисовал декорации, был уже почти готов. Премьера намечалась на октябрь. И вот где-то в начале октября он предложил мне посмотреть его картины. Я со свойственным мне юношеским максимализмом решила, что вот оно! Пришло! Ан нет. Мы поехали на его машине куда-то в тмутаракань. В Беляево. И там, в общежитии Университета дружбы непонятно каких народов, он завел меня в зал, где размещалась его выставка. Совершить в его стенах грехопадение исключалось, там бродили унылые личности голодного вида. Что они хотели увидеть там, я не поняла, но и расслабиться не получалось. Словом, пришлось мне пропитываться прекрасным. Раз уж не сам Артем, так хоть его картины.

– А вот это – эскиз к вашим декорациям. Похоже? – сиял от удовольствия он. Видно было, что в своих картинах он находил смысл всего. И жизни в том числе.

– Очень, – присвистнула от восторга я. Его картины были действительно очень хороши. Правда, допускаю, что все, к чему прикасалась рука Артема Быстрова, казалось мне гениальным. А может, так и было. Я бродила между больших и маленьких картин. То пейзажи с летними реками, то портреты неизвестных мне людей, то сказочные дома и таинственные лики на фоне фантасмагории красок.

– Ты дико талантлив, – шептала я, хотя до того дня не представляла, что могу получать удовольствие от живописи. Я любила книги, слушала музыку, мечтала научиться играть на гитаре. Но создание картины казалось чем-то не то чтобы бессмысленным, но все же и не имеющим особого смысла. Жажда запечатлеть мир на полотне грубого льна обошла меня стороной. Но тут впервые я поняла – есть люди, для которых в этом вся жизнь. И раз уж так получается, что я этого человека люблю, то надо срочно заделаться ценителем живописи. Идеальной подругой гениального художника.

– О чем ты грезишь? У тебя лицо, словно ты миску сливок вылакала!

– А? Что? – пришла я в себя. Как это так, я его люблю? О чем это я? Мы же с ним просто приятели. Но слово прозвучало в моей голове. И это нельзя было игнорировать. Я его люблю. Когда же я успела? И он не давал мне поводов.

– Да что с тобой? – раздосадованно тряс он меня за плечо.

– Я под впечатлением твоих картин. Они завораживают. Словно уносят по широкой реке, – понесла я какую-то чушь.

Он посмотрел на меня очень тепло и спросил:

– Тебе правда понравилось?

– Не передать.

Он отвез меня обратно в театр. Но после этого дня я поняла, что он точно не сможет справиться с собой. Не сможет петь мне сказки про мои младые года. Остается только подождать. Причем совсем немного, как оказалось. Буквально на следующий день он пригласил меня посмотреть на его декорации в их последней, так сказать, редакции. Только-только кончилась репетиция, народ потянулся домой. Мы с Артемом вернулись к сцене. Вот уж не думала, что все может произойти именно так. Так удивительно и так прекрасно. Только я и он, и темные провалы пустого зрительного зала. Мягкий свет падал на таинственный замок, плод его фантазии и его труда. Мы заперли двери, я сидела в первом ряду, а он рассказывал, как рисовал тот или иной стенд. Болтал без умолку, как будто пытаясь удержать меня этой болтовней.