– Как они туда попали? – чесал за ухом Костик.

– Через жопу! – выступила я. От возмущения меня перекосило.

– Чего делать-то?

– Как чего? Тащи быстрее к духам.

– Так антракт-то уже закончился. Там народ сидит. Меня Сам убьет, – рыдал Костик. Мы с ним безнадежно опоздали.

– Так он не знает, что дудки потеряли? – ситуация становилась критической. Из-за сцены глухо раздавались звуки колокола. Дудкам необратимо пора было уже издавать свои запредельные звуки. Я знала, что вот прямо сейчас на наш замок светят теми самыми синими фильтрами, от которых появляется ощущение многовековой пыли. Сцену «Таинственный и ужасный дом» надо было спасать. Я перекрестилась, в охапку собрала эти палки и, молясь, чтобы получилось что-то подходящее, понеслась на сцену. Народ расступался, так и не понимая, что это я вытворяю. Я вспомнила, как мы шалили и дудели, когда эти штуки к нам только привезли. Надо дуть примерно так же, как в пивную бутылку.

– Да уж, гармонии не обещаю, но нечто потустороннее попытаюсь изобразить, – пробормотала я и, выдувая занудную тягомотину из трубок, притопывая и кружась, понеслась на сцену. Балахон развевался, волосы попадали в рот. В зале стояла нереальная тишина. Синие фильтры осветили меня, и я стала похожа на слетевшую с катушек старуху-смерть. Под замершее дыхание зрителей я доплясала до ступенек в зал. Синхронно с сильными ударами колокола, приплясывая, соскочила со сцены и докружилась, наконец, до духов.

– Спасибо, – прошипел мне кто-то из них на ухо. Я передала им дудки, они принялись в них дуть. Тут подключили фонограмму, и под уже настоящее безумие звуков я докружилась через весь зал до своего законного привиденческого места. Режиссер меня убьет, не сомневалась я. Однако по необъяснимым причинам зал вдруг разразился аплодисментами.

Потом, после спектакля, как раз в то время, когда я пряталась по темным углам, надеясь не встретиться ни с режиссером, ни с его женой, журналисты наперебой кричали, что находка с пляшущей ведьмой во втором акте гениальна. Просто-таки непередаваемый колорит, дрожь пробирала, когда они смотрели в мои мертвые глаза.

– Феерично!

– Только ВЫ с вашим глубоким видением могли найти такое решение этой сцены.

– Образ мечущегося духа в синем свете луны – гениально!

Короче, сказано было многое. И все по адресу режиссуры. То есть я своей выходкой не затмила его. Наверное, из-за этого было решено не жрать меня поедом, а даже наоборот, похвалить. Похвалить и позволить и в следующих спектаклях выскакивать в начале второго акта. И даже в паре мест первого. Короче, я получила эпизодическую роль, совершив таким образом качественный скачок из массовки в труппу. Прав был Парфенин. Неважно, с чего начинаешь, важно только то, что потом.

– Ты молодец. Смотрелась интересно! – подошел ко мне Артем. Артем! Он нечасто баловал меня своим вниманием. Не так часто, как я рассчитывала, когда он в темноте шептал мне на ухо всякие глупости типа:

– Ты прекрасна, таких больше нет. – Может, больше и нет, но с той ночи он в нашей лавочке появляться перестал. Декорации были закончены, дел у него здесь не осталось. Я тосковала, но молча, как будто боясь даже самой себе признаться в том, что тоскую.

«Он взрослый занятой человек, у него мало времени!» – утешала я себя.

«Он не звонит. Мог бы уж номер набрать!» – парировала моя истеричная часть.

«Тебя никогда нет дома. Куда ему звонить?»

«А в театр? Я же все время тут, и он это отлично знает».

«Ага, чтобы все и вся узнали о том, что между вами происходит».

«Да в том-то все и дело, что между нами ничего не происходит!» – плакала я дома тихонько. Подушка, моя преданная подруга, обнимала и утешала меня. Я закрывала глаза и представляла, что она – это он. Вот он лежит рядом и обнимает меня. Под эти сказки я засыпала, чтобы утром снова смотреть в сторону телефона. Но до самой премьеры он позвонил всего пару раз. Мы поболтали ни о чем, он спросил:

– Ну как ты, малыш? – и я растаяла. В его голосе было чуть больше теплоты, чем может быть в голосе равнодушного мужчины.

– Почему ты не заезжаешь? – спросила я.

– Да как-то не складывается, – ответил он и попрощался. Вот и все. Этими несколькими фразами я себя и питала, чтобы не засохнуть, как кувшинка без воды. Но вот наметился мой триумф, и я вновь видела его перед собой. Он заинтересованно осматривал мою еще недоотмытую от грима физиономию и улыбался.

– А что, если я тебя нарисую? Вот такой, как ты была на сцене.

– Конечно, – прошептала я. Для него я готова хоть голой по улице бегать. А что говорить о долгих часах в его мастерской.

– Тогда я за тобой завтра после репетиции заеду.

– Но будет уже поздно! – с надеждой напомнила ему я.

– А что, ты так мечтаешь пораньше вернуться в твой семейный рай? – усмехнулся он.

Ну уж нет. Мой семейный рай был столь невыносим, что я с удовольствием покинула бы его навсегда. Например, в качестве жены Артема. Мадам Быстрова, нежно любящая мужа. Сердце дрожало и пело, когда я примеривала его несложную фамилию. Если я сделаюсь когда-нибудь Быстровой, я стану самой счастливой женщиной на земле. Я буду смешивать ему краски, приносить в студию чай. Я постараюсь ему не слишком надоедать, женщина не должна стать для мужа обузой. Я буду рожать ему красивых детей, готовить фантастические ужины при свечах. Так, как я, никто никогда не сможет его любить. Только моя любовь, мое озеро нежности и восторга способны сделать его счастливым.

«Ты уверена?» – ехидничало мое эго.

«Конечно!»

«А до тебя его все презирали?»

«Это было до меня. Значит, считай, не было». – Я правда так думала. Ведь для меня с тех пор, как появился он, все изменилось. Необратимо и невероятно. Я уже и не помнила, чем жила раньше. Теперь для меня был только Он. Только Артем. Только его голос и его руки. И все, что он захочет, только бы оставаться с ним рядом. А потом и он полюбит меня. Я была в этом абсолютно уверена. Почему? Непонятно.

* * *

Мастерская у него была дома. Слава богу, он не повез меня на какую-нибудь тусовочную выставку. Возможность побывать у него дома – это же мечта. Посмотреть на него вблизи, узнать, какие книги стоят на его полках, что лежит в его холодильнике. Какого цвета обои, есть ли коврик в ванной. С кем он живет?

– Проходи, не стой на пороге.

– Почему?

– Соседи увидят.

– Ты что, стесняешься? – обиделась я. Вот так прием.

– А как же. Что они подумают, когда увидят, что я сюда привез ребенка?

– Я не ребенок! – Сколько же можно. Я понимаю – раньше, но теперь?

– Хорошо, ты не ребенок. И мне это известно лучше всех. Но все равно, не стоит оповещать об этом весь дом.