— А вы разве так не делаете? Ила ваша Анна? Каждый из вас придумал свою сказку, а потом расстроился, что она вышла не такой как в книжках. У вашей жены платье осталось висеть в шкафу, а вы запретили отцу жить, как жилось и умереть как хотелось, и до сих пор в обиде на него за что-то.

— Ну знаешь… — я зло посмотрел ей прямо в глаза, но не увидел там ни страха, ни раскаяния за свои слова. Ни-че-го.

— Ладно, не нравится правда, давайте вернемся к сказкам, все мужчины это немного дети, а с детьми я прекрасно нахожу общий язык. Посмотрите теперь на ту звезду, — ее палец прочертил в воздухе дугу и указал на созвездие, в котором совершенно отчетливо угадывалась та самая звезда, о которой говорила Тина. На этот раз я нашел ее сразу. — Как думаете, как она называется.

— Тина, я же сказал, что не разбираюсь…

— Это ваш отец, Андрей. Точнее его душа, и она очень огорчается, когда видит, что вы тоже несчастны.

— Алевтина, ты переходишь границы.

Одним рывком я оттолкнулся от перил и направился в сторону выхода во двор. Стало ясно, что оставаться дальше на этой гребанной свадьбе мне нельзя.

Понял я и другое…Алевтина, казавшаяся раньше загадочной и умной, просто сумасшедшая.

— Постойте, — она крепко ухватила меня за рукав рубашки, — видите, рядом с той звездой мерцают еще две поменьше.

— Ты издеваешься? — прорычал я.

— Это мои мама и папа. Мои настоящие родители. К сожалению, я не могу вас представить друг другу, иначе вы окончательно решите, что мне пора в психушку. И потом… — Тина на секунду замялась, — вряд ли это знакомство доставило бы вам удовольствие. Они умерли, когда мне было двенадцать. Папа Боря забрал меня в свой дом, не смотря ни на что. Он мог бы отвернуться, как все другие, но не стал. И теперь я Скобеева, даже не так, теперь я Алевтина Скобеева, живу в большой и щедрой на любовь семье и бесконечно благодарна папе Боре за то, что не побоялся и стал мне настоящим отцом. Я не испытываю обиды на своих родителей, хотя поводов для этого было предостаточно. Но говорю спасибо за то, что они были со мной, пусть и не долго.

Закончив свой рассказ, она замолчала. Никогда прежде тишина не была такой откровенной и болезненной. Тина не плакала, но это было и не нужно. Ее голос, грустный, слегка охрипший и дрожащий, вызвал во мне в ту секунду куда больше сострадания, чем все слезы мира.

— Я не знал…

— Это даже приятно, вы первый человек, который смотрел на меня с презрением просто потому что ему не нравлюсь я сама, а не моя биография. Там вышла очень некрасивая история, которая тянется за мной по сей день. Обычная бытовая драма в неблагополучной семье, такие показывают в криминальной хронике, смотрите подобные передачи? — я покачал головой. — А я имела возможность каждый вечер…так сказать из первого ряда. Папа Боря забрал меня от соседей и сказал, что теперь я живу с ними. И никогда не смотрел на меня косо, ни единого раза. У меня очень хороший отец, Андрей. Самый лучший. В ответ за это я делаю все для своей семьи, и буду делать до конца жизни, не потому что никто не возьмет меня замуж, как вы услышали, нет. Хотя никто действительно не возьмет, я это прекрасно понимаю. Но причина еще и в том, что по другому говорить спасибо я не умею, а оставаться неблагодарной просто не могу.

Она опустила подбородок на сцепленные руки, и посмотрела вниз на траву, словно давала мне время принять ее историю, такую далекую от сказки.

— Какими они были?

— Кто? Родители? — Тина закрыла глаза, как если бы старалась что-то вспомнить. Бесконечно долгую секунду тянулось ее молчание, пока она наконец не выпрямилась и не сказала со смешком: — Ну, уж нет, Андрей. Давайте лучше поговорим о ваших.

— О родителях? Моя мама очень…легкая, мне бы хотелось быть похожим на нее в этом, но не вышло. Зато я воплотил все черты отца.

— Наверное, он был хорошим человеком, — выдохнула Тина.

— Черта с два. Он был настоящим придурком, — на этот раз рассмеялся я. Наши взгляды встретились, и смех резко оборвался, как по щелчку пальцев: — Алевтина, я думаю, что ты останешься прекрасной дочерью, старшей сестрой, мамой и женой. Я уверен в этом.

— Бросьте, вы же сами видели, — она смешно округлила глаза: — меня даже никто не пригласил танцевать.

Во дворе зажгли уличное освещение. Желтые гирлянды маленькими светлячками стали мерцать по периметру веранды, Они обвивали перила, лестницу и крышу, пронзали насквозь весь навес, как сотни крохотных вен. В этом свете глаза Алевтины показались такими глубокими, что в них легко можно было утонуть.

— Я приглашаю, — мой голос звучал непривычно хрипло.

Тина посмотрела на протянутую руку, и неуверенно покачала головой.

— Здесь нет музыки.

— А ты представь, что есть,

Я осторожно подхватил ее за талию, и притянул к себе. Не слишком сильно, не слишком близко, стараясь во всем соблюдать дистанцию. Даже через тканевое сукно платья, ощущалось, что Тина дрожит. Она встала на носочки и обвила руками меня за шею. Так невинно, и так горячо, что я тотчас ощутил разряды тока по всему телу.

Тина подняла на меня взгляд и улыбнулась.

Чтобы не напугать ее, чтобы не смутить реакцией своего организма на ее близость, я немного отстранился и шагнул в сторону, уводя Тину за собой. Пол под нами привычно дрогнул, отчего колени подогнулись сами собой. У каждой доски был свой фирменный звук и на третьем круге я даже изловчился наступать на те, что пели тише и мелодичнее. Скрип половиц музыкой разливался по двору.

Тина медленно провел рукой от моего затылка до плеча, почти не касаясь пальцами кожи, и вложила ладонь в мою руку. Она смотрела прямо на меня и улыбалась. Ее взгляд, мягкий и понимающий, дарил мне тепло и такое необходимое прощение. Девочка — счастье. Девочка — лекарство. Именно в ту секунду я понял, что там в Москве, в окружении тысячи людей мне будет гораздо более одиноко, чем в этом Богом забытом городе с ней одной. Танцуя под музыку, которая звучала только у меня в голове.

— Андрей, вон же она, вон ваша Анна в зеленом, это же она? Это ваша жена?

Тина не оттолкнула меня, но магия, связавшая нас двоих, испарилась. Как-будто кто-то выключил рубильник. Вместо музыки пошлые завывания из ресторана, вместо сотен светлячков дешевая гирлянда. Только Алевтина продолжала оставаться настоящей и живой. Она чуть ли не прыгала от нетерпения, тыча пальцем куда-то на дороги, где замерла фигура в длинном изумрудном платье.

Девушка обернулась и посмотрела прямо на меня.

— Это не она, — я облегченно выдохнул, соврав только наполовину.

Было слишком темно, а гостья стояла слишком далеко, чтобы я смог по-настоящему разглядеть ее. А еще…а еще в ту секунду мне впервые стало плевать, где, с кем и как живет моя жена. То есть, моя уже бывшая жена.

Я встаю по будильнику, где-то за час до рассвета. Это мое время.