Был ли этот незатейливый ход Витгефта удачным? Да чёрт его знает!

Наверное, на мостике «Микасы» вполне бы и оценили разом изменившееся рассредоточение огня в некой выгоде для противника, и некоторое снижение давления на «пересветы».

Всё это уже было отмечено промежду прочим… Того только отмахнулся!

Главной целью ему виделся флагманский корабль противника – чтобы свалить врага, надо его обезглавить, а потому «ход полный»! Продолжать, продолжать опережение русской колонны.

Единственное, что неприятным беспокойством теребило и раздражало японского адмирала – эта парочка громил, уже вкусив «лёгкой крови», в итоге снова окажется против броненосных крейсеров.

Обе эскадры развили максимальную скорострельность. Попадания следовали одно за другим!

В десятках всплесков от недолётов, получая своё, русские корабли окутывались шапками разрывов – слетали стеньги, волочился дым, сразу же занимались пожары!

Однако Того уже не питал иллюзий – возгорания тушили, замолкшие орудия вскоре снова начинали «грызть» его корабли.

Подняв ход до пятнадцати узлов, довернув на два румба вправо, Витгефт по-прежнему сохранял выгодный сектор обстрела. А уже через полчаса эскадры бились на дистанции двадцать два кабельтовых, на плавно сходящихся курсах.

В то время как японские головные корабли вели концентрированный огонь по «Цесаревичу»… да ещё основательно перепадало «Пересвету», поскольку на нём развевался флаг Ухтомского, сам «Микаса» оказался под жесточайшим обстрелом практически всей русской линии.

В течение тридцати минут в японский флагман встряло более двадцати разнокалиберных снарядов, где пробивая рваные дыры, не детонировав, где оставляя палевые сажей отметины, где штатно и безжалостно куроча, ломая, убивая…

Обе башни «Микасы» были уже не в состоянии вести положенный огонь! Носовая и вовсе прекратила свой «вечный маятник» – вверх-вниз[5].

Доклады боевых постов… и «добегавшие» сообщения с других кораблей эскадры только подтверждали, что он (Хэйхатиро) что-то делает не так!

«Что-то не так, да падут на головы гайдзинов демоны!»

Сам Того – стекающие по лицу и куцей бородке капли, в мокром истрёпанном осколками мундире, шипящий на неловкого санитара, что спешно наматывал проступающий кровью бинт… за спиной услужливый матрос со сбитой адмиральской фуражкой. Для самого Того всё – сотрясаемый взрывами корабль, слепые визгливые осколки, стылые брызги накрытий, пульсирующая боль, в конце концов… Всё это подводило к мысли, что ещё час такой бойни, и он будет вынужден выводить истрёпанные корабли, признав поражение!

В щёлочках… в чёрных угольках адмиральских глаз дотухали всполохи залпов, расплываясь в неоправданных надеждах и последних доводах.

Нахождение в удобной наблюдательной позиции и весь его опыт всё-таки позволял усмотреть, что интенсивность стрельбы упала не только на японской эскадре. И оставалось только верить, что враг не в лучшем состоянии.

Оттолкнув едва закончившего санитара…

«Микаса» почему-то кренится, уходя из-под ног… Что это?! Ах! Нет! Это не очередная пробоина под ватерлинию и тонны принятой воды… что-то временное с управлением – серый мастодонт возвращается на прежний курс, качнув в другую сторону.

Снова отцепившись от подставившего плечо санитара, переступая через окровавленные тела и зловещие лужи, командующий ухватился за леерный поручень, всматриваясь… Ставя себе условную черту, границу, зарубку – до которой…

До которой ещё столько-то времени – получасье? Больше?

До которой столько-то оборотов винтов и накрученных миль – к исходу?

Ещё столько-то залпов… снарядов – отправленных (метко?) и ответных… полученных.

И если, демон их всех забери, врагу по силам сохранить боевой порядок и курс…

И если будет продолжать отвечать огнём на огонь…

То всё!

К чёрту эту черту перейдя – выходить из боя… уводить избитые броненосцы в Курэ, в Сасэбо! На ремонт наскоро – успеть к появлению Рожественского… и капитально к приходу Небогатова.

Отмеряющий свою незримую, условную грань… Сам на грани – дёргающей болью в осколочной ране и подкатывающей тошноте, командующий Объединённым флотом не знал, на каком пределе всё держалось…

Да и на русских кораблях не догадывались.

* * *

Русская колонна шла едва ли не по линеечке, никак не маневрируя. Японцы пристрелялись, обильно пятная корабли фугасами.

Как желал Того, «Цесаревичу» неизменно доставалось, то и дело получая с кормовых углов. Снаряды не пробивали броню, но сотрясения и осколки делали своё дело, нарушив механизацию, вынудив башни кормового плутонга перейти на ручное управление.

А тем временем история продолжала отрабатывать свой, правда изрядно подпорченный, сценарий.

Хронометры перевалили за шестой час, когда 305-миллиметровый снаряд, ударивший в фок-мачту, прошёлся осколочно-огненной метлой по мостику русского флагмана.

Мостик был пуст, но!..

Контр-адмирал Витгефт, в силу того, что противник пошёл на обострение и эскадра терпела сильный огонь, видел необходимость манёвра. Требовалась быстрая оценка обстановки, а обзор с рубки был весьма плох.

Не обращая внимания на едва ли не хватающих его за руки штабных, командующий решительно вышел на нижний мостик. Там его и сшибло взрывной волной. И вовсе скинуло бы вниз, не зацепись он за ограждение… обдатый шимозным жаром, окровавленный, беспомощный, но живой!

Подхватили, понесли… осторожно, потом спеша, ибо время шло на минуты, секунды… в лазарет. Донесут ли?

Следом вели на подгибающихся ногах Матусевича – тому тоже «посчастливилось».

Поспешив вслед за командующим с намерением, несмотря ни на что, затащить упрямца-адмирала обратно: «Не бравируйте без нужды, Вильгельм Карлович!», начальник штаба по слепой случайности поймал свой осколок.

Управление вынужденно принял капитан 1-го ранга Иванов, приказавший не оповещать по эскадре о выбывших адмиралах, понимая, что именно сейчас эскадра нуждается в «ведомом» и смена командующих повлечёт к смятению и бестолковости.

Вот только совершать какие-либо эволюции строя поостерёгся, несмотря на предложение штабных.

Эскадра продолжала идти прежним курсом, паля по всей возможности, подвергаясь ответному огню.

* * *

К исходу шестого часа на иных кораблях на вид живого места не было. Флагманы («Цесаревич» и «Пересвет») порой совершенно пропадали в клубах бурого, чёрного дыма… шимоза иногда подкрашивала картину зеленоватым… ядовитым.

А сквозь завесу гари пробивались всполохи ответных выстрелов, попаданий-разрывов, огненные языки пожаров… Летели куроченные обломки – всё, до чего могли достать фугасы: железо надстроек, дерево шлюпок, обшивка труб, дефлекторы вентиляторов, части рангоута, листы и стальные тросы дополнительного блиндирования, которые, кстати, честно «отрабатывали» своё предназначение.