– Пройдемся по саду, поговорим.

– Как пожелаешь, Михайло.

Они вошли в сад и стали медленно прогуливаться меж деревьев.

– Тебе, Алена, след сегодня собраться вместе с Петрушей в дорогу, – начал Бордак.

– Пошто? – напряглась женщина.

– Поедем в Сююр-Таш, это около ста тридцати верст отсюда, недалеко от Бахчисарая.

– Туда-то зачем?

– Там русское посольское подворье. Оттуда ты с Петей отправишься на Москву с посланцем окольничего Афанасия Федоровича Нагого, нашего посла в ханстве.

– О, господи! – выдохнула Алена. – Пошто так нежданно?!

– Я же обещал вернуть тебя на родину? Вот и держу слово. С конем-то управишься?

– О том заботы нет, но что я на Москве с ребенком делать буду? Пропадем ведь.

– Не пропадете. Осип Тугай, посланник Нагого и мой товарищ, доставит вас на мое подворье, что на Варварке. Оно недалеко от церкви Святой Великомученицы Варвары. Подворье небольшое, я не вельможа и не торговец, но дом крепкий, хозяйство какое-никакое. Покуда там заправляет работник Герасим с женой, приедешь, сама хозяйкой станешь.

– Как же так, хозяйкой? – воскликнула Алена. – Хозяйка в доме – жена. И та под мужем.

– Нет у меня жены, и детей нет.

– Но пошто ты один? – удивленно спросила она.

– Померли моя жена Глафира и сын Володимир. Огненная хворь в могилу свела. Я тоже был на краю могилы, но Господь, видно, не пожелал забирать меня к себе, оклемался. Моих к тому времени уже похоронили, и я на похоронах даже не был. Вот так, Алена. Не хотел говорить, но что уж теперь? Все мы в руках Бога нашего, коли оставил он нам с тобой жизнь, то и треба жить далее. А уж как жить – решать тебе. Ни к чему не неволю, прошу только, будь в доме хозяйкой. Я тебе денег дам, с хозяйством Герасим и жена его, коли треба, подсобят.

– Ты ошарашил меня, Михайло, – потупившись, прошептала Алена и тут же покрылась густым румянцем.

– Я и себя ошарашил… Давай, собирайся. На рассвете тронемся с божьей помощью. Поболе еды возьми, но об этом я Ризвана попрошу, он даст, сколь треба.

– Михайло, а бумагу какую, что я не самозванка, а твоя… твоя прислуга, дашь?

– Ты получишь посольскую грамоту, где будет указано, что выкуплена из рабства татарского, а значит, свободный человек. Ну, а насчет прислуги… Какая же ты прислуга, ты – свободный человек. Да никто и интересоваться не будет. Меня на Варварке знают, ну а коли возникнут какие трудности или пристанет кто, то пригрози обратиться к думному боярину Григорию Лукьяновичу Скуратову-Бельскому.

– Ой, это к Малюте Скуратову?

– К нему, – улыбнулся Бордак. – Как только назовешь его имя, все мигом отстанут.

– А ты знаешь Малюту? Слыхала я, палач он у царя.

– Не след верить всему, что говорят люди. Григорий Лукьянович – не палач. Я его знаю. Коли случится что, обращаться к нему не иначе как боярин Григорий Лукьянович, но, мыслю, не дойдет до того. Это так, для тех, кто слишком любопытен.

– Даже и не знаю, смогу ли жить на Москве? Это же такой большой город! Там, в Кремле, сам царь Иван Васильевич сидит на троне. Дума боярская, вельмож всяких много. Боязно мне, Михайло.

– Привыкнешь.

– А ты скоро на Москву вернешься?

– О том не ведаю. Да и ведал бы, молвить не мог. Ты уж не обижайся, служба у меня такая.

– Как я могу на тебя обижаться, Михайло?

– Надо отдохнуть хорошенько, ты соберись и после ужина спать раньше ложись. На рассвете тронемся. Я к Ризвану пройду, договорюсь обо всем насчет коня другого, провизии, воды. В степи источников мало, да и те знать надобно.

– Ох, и боязно мне, кто бы знал.

– Ничто, Алена, потерпи, не то стерпела.

– И не говори, Михайло. Всю жизнь буду за тебя Бога молить. И Петруша, как подрастет, будет.

Они вернулись во двор. Алена забрала у Ирады сына и ушла с ним к себе. А Бордак отправился к Ризвану.

– Мне нужен еще один конь хороший, провизии для двух взрослых и ребенка на трое суток, – обратился он к хозяину подворья.

– С провизией забот нет. Ирада все соберет, а надо будет, и купит, а вот коня хорошего придется у торговцев брать. Хотя у Наби Алая свой табун, у него можно купить.

Бордак достал мошну, протянул Ризвану пятьсот акче:

– Это на коня, сумы и провизию.

– Много даешь.

– В меру. А еще двести возьми за постой.

– Не возьму, Михайло. За постой не возьму.

– Пошто?

– Кто с гостя деньги берет? Ты – мой гость, твои люди – тоже мои гости. А гостей привечать боле, чем родственников, треба.

– Ну, тогда бери на коня и провизию.

– Я бы тебе из своей конюшни дал, но у меня, сам знаешь, какие кони. Хорошие, однако тебе треба лучше.

– Ты заведи моего коня в конюшню, собери сумы, я у себя буду. На рассвете тронемся в путь, – попросил Бордак.

– Теперь уж не вернешься?

– Да нет, наверное, вернусь, а там только Господь, да окольничий Нагой знает.

– Вроде и дел-то у тебя в Кафе не осталось.

– Ты не ведаешь, как появляются дела? Сейчас – нет, через час – полная торба.

– Это так, – вздохнул татарин. – Отдыхай, Михайло, на вечернюю трапезу Хусам подойдет.

– Добро.

Бордак прошел в свою комнату. Сын Ризвана, Хусам, отправился к отцу невесты, купцу Наби Алаю. По местным законам, он до свадьбы не должен был видеть невесту, однако этот закон часто обходили. Молодые люди хотели знать, кого в жены выбрали им отцы, посему находили предлог, чтобы увидеть будущую жену. Ризван придерживался обычаев, традиций и законов, в то же время он и сына понимал. И однажды, как бы случайно, показал ему Гульшен. Девушка очень понравилась Хусаму, и тот теперь сам искал любой повод наведаться на подворье Алая, особенно тогда, когда купец уезжал из Кафы по делам. А ныне его отец послал. И Хусам был рад, что можно еще раз увидеть невесту.

На следующий день, как только просветлело, Бордак и Алена с Петрушей на скакунах, увешанных сумами, выехали с подворья Ризвана. Посланника московского и бывших невольников провожали и Ризван, и Ирада, которая привязалась за столь малое время к доброй, работящей и скромной Алене.

Как и прежде, первую остановку сделали в роще у озера и далее ехали степью по проторенной тропе. Никого из тех, что разбойничал в Крыму, слава богу, не встретили и благополучно добрались до Сююр-Таша, посольского подворья.

Несший службу у ворот Федот Резвый радостно встретил приезжих:

– Приветствую тебя, Михайло, приветствую тебя, женщина!