дышать. В воздухе исчезла тревожная наэлектризованность, и стало проще повернуться к картине спиной.

Я нашел потайной крючок и аккуратно, не оставляя следов, подцепил панель. Узкая ниша с плотно забитым туда мешком, парой коробочек для колец и еще какие-то бумаги — чертежи, схемы и рецепты, плюс деньги. Всего пара тысяч, но бонус от этого не стал менее приятным.

Вообще, выгодно это — не грабить, а скорее справедливость восстанавливать. Преступников сдали, ювелиру за Воробья отомстили.

«Ага, прям бедный и несчастный парень…» — проворчал Ларс: «Случайно под раздачу попал…ох, уж этот мир двойных стандартов…»

«Не гунди, старый! Про Робин Гуда слышал? Вот и мы так же. Хороших людей не обижаем, а этот нашему парню голову отрубил…»

С формулировкой про нашего парня Ларс явно был не согласен. Начал что-то гундеть про глаз да глаз. А потом добавил, что если у Мухи пропадет его боксерская груша, которую он долбит по ночам, мешая спать честным фобосам, то пусть не удивляется.

Я приоткрыл пространственный карман и сгрузил туда всю добычу. Выгреб нишу подчистую, без каких-либо зазрений совести — с убийцами мы переговоров не ведем. Надо бы его еще и органам сдать, но как уже было понятно в этом мире — мнемоникам на слово не верят. А других доказательств у нас не было.

Я подошел к окну, оглянулся в поисках, чего бы еще прихватить. Посмотрел на картину — скатерка чуть-чуть подрагивала на сквозняке.

Призвал силу Ларса и выдавил гвозди из досок, закрывающих поврежденную раму. Выглянул на улицу, заметил снеды на снегу под окнами — просыпается народ. И будто в подтверждение моим мыслям за дверью в комнате послышались шаги. Кто-то остановился и стал возиться с ключами.

Пора валить.

Убедился, что меня не постигнет участь Воробья, осмотрев окно. Ловушка была неактивна — либо забрали на экспертизу, либо не перезарядили. Вылез на подоконник и, держась за карниз, свесился наружу, чтобы меньше было прыгать.

Попробовал подтянуть за собой доски, но даже Ларс признал, что ломать — не строить. И не видя, куда что втыкать, вернуть все как было у него не получится. Ладно, когда ювелир спохватится, мы будем уже далеко.

Где-то в городе прокукарекал петух и ударил колокол, внизу скрипнула дверь и послышались чьи-то неторопливые шаги. Я вжался в стену, мысленно приговаривая, что просто морозная тучка, а вовсе не медвежатник.

Вдоль дома, не спеша, шла горничная. Шла медленно, осторожно ставя ноги, явно, боясь поскользнуться. Бормотала что-то себе под нос, кутаясь в платок.

Согласен, зябко. Еще и снег с дождем опять зарядил. Холодный ветер так и норовил забраться под куртку, а ледяные капли падали на голову и руки, таяли и скатывались в рукава и за шиворот. Еще и ветер подул.

Резкий, сильный поток воздуха проморозил насквозь, дернул по ушам и залетел в комнату, подняв в воздух разбросанные бумажки. Еще и дверь открылась, добавив тяги для ветра. Скатерть на картине всколыхнулась, приподнялась и соскочила с рамы.

«Фобос тебя за ногу…» — крякнул от удивления Муха.

Я посмотрел на картину и дернулся от неожиданности — персонаж с горелкой исчез. Мастерская на заднем плане расширилась — открылся вид на странного вида верстак, на котором лежал распятый голый человек со следами жутких ожогов. А передний план был пуст — будто и не было там никогда человека с горелкой.

Глава 7

— Слышь, милок! Ты жопку-то себе не отморозишь? — снизу раздался старческий, немного скрипучий голос горничной.

Черт! А я уже собирался прыгать и уносить ноги из этого стремного места. Фобоса с паяльником, который свободно может разгуливать где хочет, мне еще не хватало.

Кто-то испуганно екнул, со звоном уронив связку ключей, и шустренько потопал подальше от комнаты. На границе зрения промелькнула черная тень, а снизу в отсветах от оконного света блеснул ствол обреза, который бабка-горничная выхватила из-за пазухи.

Спас платок, в котором она запуталась, дав мне драгоценную секунду. Я расцепил пальцы и неуклюже рухнул в засохший кустарник чего-то колючего. Подскочил и петляя, как заяц, бросился бежать к дырке в заборе.

«Падай…» — довольно резко прилетело от Мухи, и ноги сами подкосились, свалив меня в сугроб.

За спиной раздался выстрел.

«В сторону…» — теперь уже Ларс подхватил, кольнув меня в бок.

И очень вовремя — в сугроб, где я только что лежал, прилетело облачко из черных дробинок. Надеясь, что бабка на перезарядке, а новая стража еще не спохватилась, подскочил и побежал со всех ног. Выскочил за забор, приметил напарников и понесся мимо них к «буханке», криками и жестами подгоняя их за собой.

Запрыгнул на водительское сиденье и дал по газам сразу же, как Стеча с Банши открыли двери. Так что запрыгивать им пришлось уже практически на ходу. Со стороны дома еще дважды пальнули, пара шальных дробинок даже чиркнула по кузову, когда мы уже сворачивали в соседний переулок.

Еще несколько узких проездов и мы выехали на улицу. Я поддал газу, по инерции косясь на боковые зеркала, но только плюнул, вспомнив, что мы пока так их и не вернули после зеркального «гостя».

— Стеча, погоня есть?

— Не вижу, кажись, оторвались, — здоровяк, сидящий в кузове, попытался устроиться поудобней и схватился за поручень, чтобы не трясло. — Метров через сорок сверни направо, потом сразу налево. В обход патруля надо выехать.

— Я надеюсь мы так бежим, потому что все прошло успешно? — заглядывая мне в глаза, спросила Банши.

— Бывало, конечно, и лучше, но в принципе — да, — дыхание почти выровнялось, так что произнес это я все почти спокойным тоном, даже улыбку выдавил.

— Уверен? — раздался взволнованный голос Стечи. — А что это тогда за херня торчит в стенке кузова?

Тревожность в голосе Стечи слилась с мощным выбросом эмоций от деда — удивление и злость — «буханка» рыкнула и подпрыгнула, будто налетела на лежачего полицейского. Я инстинктивно ударил по тормозам, но моторка не послушалась и, наоборот, начала набирать скорость.

Да, что за хрень? Я потянулся к деду, но помимо бешеной ярости уперся в какие-то помехи. Обернулся на Стечу и удивился уже сам. На задней двери, сквозь нее, проступала призрачная голова, а под ней руки. Огромные брови, залысины, алчущий крови взгляд и носик горелки с зажженным пламенем.

Картинка подергивалась и пока была смазанной, напоминала рисунки на очень грязных окнах автомобилей из моей прошлой жизни, но с каждым мгновением становилась плотнее и набирала объем. Голова уже практически полностью была в салоне уазика, нависая над Стечей. Здоровяк, как мог, съежился, стараясь отползти по стеночке, и махал перед собой горящим огневиком.

Без какого-либо эффекта, только раздражая призрака. Морда скалилась, демонстрируя острые поломанные зубы, и дергала плечами, проталкивая себя через стальную стенку.

«Хмара шармута! Огневик не поможет…» — Харми на эмоциях опять начала ругаться: «Он привязан к источнику, я таких в музее встречала. Чтобы его изгнать, нужно уничтожить картину…»

«Буханку» опять подбросило, а потом занесло и накренило набок. Мы снесли кусок от ларька булочника, к счастью, еще закрытого. Скрип и скрежет снаружи, гулкие удары по металлу и мат, много мата в кузове. Стечу протащило по лавке и бросило на противоположную стенку, а я налетел на, хрипло пискнувшую, Банши, полностью потеряв управление.

Вот только «буханке», похоже, оно и не требовалось. Взвизгнув на влажной брусчатке, моторка понеслась вдаль. И только гудела, как ненормальная, распугивая первых утренних прохожих, извозчиков и другие моторки.

— Да, хватит меня топтать уже! — пробухтела Банши, когда после очередного зигзага я упал на нее снова. — Кто, блин, так водит! Ты куда вообще?

— Это дед, — я вцепился в спинку кресла и, пытаясь уловить амплитуду качки, перебраться в кузов, — Надеюсь, что дед, а не гость из дома ювелира.

С «буханкой» творилась какая-то чертовщина. По стальным тонким стенкам, как какие-то паразиты под кожей или как пустынный червь, вздымались и двигались бугорки потусторонних сущностей. Ярко-оранжевое, взлохмаченное и переполненное яростью — Гордей и бледно-коричневое, вытянутое в форму змеи с горящим глазом от горелки — фобос из картины.

Дед напоминал мангуста, защищавшего своих детенышей от вторжения голодной кобры. Набрасывался с разных сторон, стараясь не подпустить фобоса ни к Стече, ни к нам в кабину. В местах, где они сталкивались, краска на кузове начинала пузыриться. А когда их перекидывало в другие места — на крышу, на двери, на пол оставался след черной сажи с запахом сгоревших