— А объясни мне, раббони, почему Лазарь сказал, что последние будут первыми?

— Потому что он глупец. И не принуждай меня к разговору, ведь я болен и голоден, а мы так быстро бежим, что мне и помереть недолго.

Отыскивая дорогу на Иерихон, мы дважды чуть не заблудились, поскольку Иисус был еще слишком мал и легко путался, мне же казалось неосторожным спрашивать путь у кого-либо из встречных. Наконец мы увидали дом, чье расположение отвечало как описанию бедного Лазаря, так и моим собственным представлениям о месте, которое мы искали.

Дом стоял за чертой города, но не настолько далеко, чтобы до него было трудно добраться, и в ночные часы там было не опаснее, чем на дороге, где ты можешь разве что споткнуться о камень. Жилище было скромным, из беленого кирпича-сырца, в один этаж, с маленькими окошками и низкой дверью. Над притолокой имелись изображения в третьем помпейском стиле, грубовато исполненные, но вовсе не безобразные: птицы, фрукты и цветы. Эта деталь, наряду с другими ей подобными, указывала на то, что тут приложила руку женщина, хотя по местным обычаям это представляется чем-то неслыханным, поскольку здесь, равно как и во всем остальном мире, женщина занимается любыми домашними делами, но никогда никому и в голову не придет советоваться с ней относительно убранства жилища. В данном же случае дом, куда мы явились, хотя и был украшен, вне всякого сомнения, ради удовольствия мужчин, нес на себе следы женского вкуса, что сулило гостю покой и отдохновение.

Я спросил у Иисуса, знает ли он, кто здесь обитает, и он сказал, что нет, не знает. Сам дом, правда, он несколько раз видел, когда, заигравшись, забегал в эту сторону, но никогда не обращал на него особого внимания и понятия не имеет, кто здесь живет. Тогда я спросил, есть ли в Назарете другие дома, подобные этому, и он ответил, что не знает. Удивившись моим вопросам, он попросил объяснить, почему я их задаю, и я сказал: по некоторым приметам это скорее всего лупанарий, а вернее, дом одной лишь блудницы, если судить по его малым размерам. Иисус спросил меня, кто такая блудница, и я в общих чертах растолковал ему это, потому как всегда считал неразумным скрывать от детей вещи, о которых они так или иначе получат сведения, но только уже из уст рабов, торговцев, солдат или других грубых и необразованных людей, либо познают на собственном опыте, а в таком случае им лучше заранее знать что и почем.

Пренебрегая главной обязанностью гетеры — в любую минуту быть готовой к принятию гостя, та, к кому мы пришли, из дома куда-то отлучилась. Постояв какое-то время перед дверью и убедившись, что никто и не думает откликаться на наш настойчивый стук, мы вынуждены были признать: в очередной раз провидение воспротивилось исполнению наших планов, и нам не остается ничего иного, как смиренно отступить. По правде сказать, теперь это было не так уж и важно, потому что солнце скатывалось к линии горизонта и небосвод окрасился стыдливым румянцем. Мы собрались двинуться в обратный путь, то есть вернуться в город, когда услышали тоненький голосок, который спрашивал, кто мы такие и чего хотим.

Мы глянули в ту сторону, откуда доносился голос, и увидели девочку, совсем маленькую, грязную и босую, с большими недоверчивыми глазами. Девочка спешила к дому по соседнему лугу, а следом за ней бежал барашек. Когда она приблизилась, я спросил, не здесь ли она живет, и она ответила, что да, здесь и что ее мать, которая нам, разумеется, и нужна, отправилась в город, а дочку оставила приглядывать за домом, но она не послушалась и убежала пасти барашка. Затем девочка пригласила нас войти и подождать, а она тем временем принесет воды из колодца для омовения.

— Благодарим тебя за любезный прием, — сказал Иисус, — но мы не можем ждать. В этот час отца моего наверняка уже ведут на казнь.

Я скорее из сострадания, чем по убеждению возразил:

— Боги нередко начинают препятствовать осуществлению наших целей, когда нам кажется, будто дело вот-вот благополучно разрешится, но в других случаях они же самым неожиданным способом вытаскивают нас из затруднительного положения in extremis.[11]Давай поступим так: ты останешься здесь, с этой милой девчушкой и ее барашком, а я поспешу на поиски Апия Пульхра и постараюсь добиться, чтобы он отсрочил казнь хотя бы на несколько часов.

— А ты думаешь, что он откликнется на твои просьбы, раббони? — спросил Иисус с искрой надежды в голосе.

— Вне всякого сомнения, — солгал я. — Мы с ним оба римляне и принадлежим к сословию всадников, если, конечно, тебе известно, что это такое, и Апий Пульхр никогда и ни в чем мне не откажет.

Не дав ему времени поразмыслить над сомнительностью подобного утверждения, я снова бегом пустился в сторону Храма, до которого вскорости и добрался, ни разу не сбившись с пути, так как благодаря своим размерам Храм был виден издалека. Но примчался я туда в буквальном смысле слова на последнем издыхании. У ворот я спросил у стражников, вывели уже приговоренного или нет.

— Мы не заметили, чтобы он проходил мимо, — ответили они, пожав плечами и с наигранным пренебрежением. — Войди и спроси у своих земляков-легионеров, потому как им, а не нам, иудеям, выпало этим заниматься.

Во дворе четверо легионеров разыгрывали в кости скромный хитон Иосифа. В углу стоял сам осужденный, веревкой привязанный к одной из колонн, рядом с ним прислонили к стене крест из светлого дерева с табличкой, на которой можно было прочесть: «IOSEPHUS INTERFECTOR».[12]По тому, как были обструганы и соединены доски, как была выполнена позорная надпись, я сделал вывод о прилежании и мастерстве плотника. Я подошел к нему — он узнал меня и спросил, почему со мной нет его сына Иисуса. Я успокоил Иосифа, сказав, что оставил мальчика в очень хорошей компании — в доме блудницы.

— Твоя мысль кажется мне вполне удачной, — отозвался Иосиф. — Я ведь сверх всякой меры терпим, а с другой стороны, моему сыну, как ни посмотри, лучше побыть там, чем присутствовать на представлении, главным участником которого мне суждено вот-вот стать. Отныне Иисусу придется рассчитывать только на себя, и чем раньше он узнает, как устроен наш мир, тем легче ему будет в нем жить. До сих пор его слишком баловали и опекали, ни в чем не перечили, и он привык все делать по-своему. А я вечно был занят работой — хотя имелись и другие резоны, которых сейчас не время касаться, — и не уделял ему того внимания, в котором он нуждался с самого часа своего рождения. Но нельзя и сказать, чтобы я был ему плохим отцом, учитывая все обстоятельства. В том, что касается имущества, я все оставляю в полном порядке. По моей просьбе Захария и Елисавета, родственники жены, позаботятся о Марии с мальчиком, когда меня не станет. И кое-какие деньги они получат, продав мастерскую. К тому же я верю, что Бог-отец и Дух Святой помогут им, ежели будет в том нужда.

Я видел, как ему тяжело, и прервал его горькие рассуждения словами:

— Но ведь еще есть надежда на спасение. Почему ты не хочешь открыть правду?