Например, так. Первое: мы выводим войска, и США выводят свои войска из Европы. Второе: мы упраздняем Варшавский договор, и Европа прекращает отношения с НАТО. Третье: за счет Европы строятся военные гарнизоны с полной инфраструктурой на территории СССР, после чего по мере готовности объектов выводятся советские войска.

В этом контексте я хотел бы вернуться к тому, о чем мы не договорили, – о чрезвычайном положении. Я так понял по вашей реакции, что вряд ли было целесообразно вводить чрезвычайное положение в целом по стране, по крайней мере уже тогда, в 1991-м, потому что, скорее всего, ни к чему бы это не привело. Вы ведь, как человек военный и неплохо разбирающийся в общей управленческой ситуации, не могли не видеть и не оценивать состояние механизмов государственного управления.

Так вот введение чрезвычайного положения было ли возможным в том смысле, что оно было бы хоть кем-нибудь исполнено? В ходе изучения многочисленных материалов и свидетельств тех лет у меня сложилось стойкое впечатление, что система государственного управления была уже до такой степени не дееспособна, что никто просто не исполнил бы команд – ни в центре, ни в регионах, ни на местах. Нигде.

Вы правы, Дмитрий. На каждое решение, тем более государственное, серьезное решение, должен быть закон. Закона о введении чрезвычайного положения ни в СССР, ни в России не было. Закон должен предписывать действия каждого и, кроме того, ответственность каждого.

У нас вот, к глубокому сожалению, до сих пор верстаются законы без механизма ответственности: закон вроде как есть, а ответственности никакой. Поэтому у нас, извините за выражение, бардак. А если бы ответственность была прописана, то исполнитель думал бы головой, а не тем местом, на котором сидит. Вот в чем беда-то, понимаете? Что бы ни происходило, никто ни за что не отвечает.

В июне 1991 года вас вместе с президентом Ельциным избрали вице-президентом РСФСР. Скажите: окружение первого президента России, сам первый президент, его вице-президент понимали масштаб бедствия, имели оценку состояния экономики и хозяйства той страны, которую они тогда, в 1991 году, получили? Или это стало понятно, что называется, уже после вскрытия? Насколько общее состояние полученного соответствовало ожиданиям, даже самым трагическим?

Вы знаете, Дмитрий, вы и здесь правы. Если так посмотреть, вроде что-то среднее. Сама картина состояния экономики и социального положения населения практически была ясна: мы на этом фоне и избирались в народные депутаты. Но, честно говоря, мы не знали, что пропасть эта – не в 100 метров глубиной, а в несколько километров. И когда мы получили в управление это разваливающееся здание, мы вдруг увидели, что подпорками его не спасти, нужна последовательная, продуманная работа не только по реанимированию экономического потенциала России, но и по наращиванию его мощи.

Это очень важное признание. Редко доводилось слышать о том, что российские лидеры, отчаянно бившиеся с союзными за власть, тогда, в 1991-м, совсем не представляли себе (ну или очень приблизительно представляли), что за «счастье» им уготовано в случае победы…

И, честно говоря, не знали, что в этой ситуации делать. Сначала договорились поручить правительству РСФСР разработать план и модель перехода к рыночным отношениям, определить приоритеты экономической реанимации промышленности, сельского хозяйства, исходя из реальных возможностей, наметить план поэтапной приватизации сферы услуг, легкой промышленности, определить последовательность и стимулы создания малого и среднего бизнеса. Последовательность действий была правильной, но Ельцин, возомнив себя крутым реформатором, решил ускорить процесс реформ. Подобрал «уникальную» команду реформаторов с «большим опытом» во главе с Гайдаром – заведующим экономическим отделом газеты «Правда». Впоследствии эта команда вгонит страну в дефолт, в неспособность страны платить по внутренним и внешним долгам. С чего начали эти специалисты? С обнуления сбережений граждан, уничтожения государственных институтов экономики и управления, в том числе упразднили Госплан[16]. Самое главное – запустили механизм разграбления страны под лозунгом приватизации. Советниками реформаторов стали штатные сотрудники ЦРУ США, да и управление реформами шло оттуда. Выдающиеся экономисты прошлого столетия, как, например, Джон Кейнс[17], в рекомендациях по переходным периодам экономики предостерегали: реформы перехода к новым экономическим отношениям возможны только в том случае, если они последовательные и поэтапные. Но если они начинаются с либерализации цен, приватизации это однозначно путь в нищету, где, собственно, и оказались мы к 1998 году. До сей поры в стране 22 миллиона нищих[18]!

С другой стороны, как мне кажется, не было тогда у человечества, экономической науки и экономической мысли опыта, способов, практических инструментов, как преодолеть такой масштабный системный кризис обобществленного хозяйства и социалистической экономики. Поэтому, наверное, все приходилось делать вслепую, наново, а это всегда очень непросто.

Не хочу вас обидеть, но вы неправы. Теоретических и практических моделей перехода к рыночной экономике предостаточно. Другой вопрос, при проведении реформы какая цель преследуется – развалить окончательно экономику страны или нарастить экономическую мощь государства?