– Как же нам не укрепляться? Мы должны защищать свои торговые пути.

– Именно это мы им и говорили.

– Я знаю. И если греки не обещают нам помочь с хазарами, то пусть не надеются, что я буду помогать им с сарацинами. Вы так ничего и не добились?

– Мы говорили о войске. Ты мог бы дать хотя бы немного людей для войны на Крите, а тогда греки успокоятся насчет Таврии. Им тревожно, когда у нас тут слишком много руси, которой нечем себя занять и нужна добыча.

– И в этом они правы! – Святослав хлопнул себя по коленям. – У меня люди, которых надо чем-то занять на лето! Ты же сама все стонешь, как дорого стоит содержать большую дружину! А такая дружина есть не только у меня: она есть у Тородда, у Кольфинна, у Торда, у Анунда, у Грозничара, у Вестима! У Ингвара ладожского и прочей отцовой родни на севере! И всем нужны слава и добыча!

– Так почему ты не хочешь отправить людей служить грекам? Василевс возьмет на себя их содержание, а мы вздохнем полегче. И они получат часть добычи.

– Содержание! – Святослав вскочил на ноги. – И что? Что он им заплатит? Ты думаешь, я не знаю, сколько получают люди в его войске для Крита? Где наших перебили разом шестьсот человек! Стоило головы класть! А добычи там не будет, потому что стратилаты все забирают себе: цесарское, значит, имущество!

– Но всегда добыча передавалась конунгу…

– А конунг брал себе десятую часть, остальное раздавал людям! Можешь не учить меня дружинным обычаям, я их знаю! А вот греки не знают и знать не хотят! И к ним идут служить только всякие раззявы и неудачники или беглые, с кем уж никто связываться не хочет. Мои парни не желают служить на таких условиях. И я не могу их заставить. Русы – свободные люди, имеющие право на добычу, взятую своей кровью и отвагой. Дураку понятно, почему греки пытаются наших нанимать – чтобы не искали себе добычи сами, какая понравится. Особенно у них в Таврии. Они хотят, чтобы мы проливали свою кровь ради их выгод и получали за это по три медных фоллиса! Пусть поищут дураков еще где, а у нас таких нет!

Ярик на коленях у Эльги вдруг заплакал: видимо, его напугал голос отца, полный бурного негодования.

– Не реви! – уже потише, но сурово сказал Святослав и взял сынка на руки. – Слушай и учись! Как раз дедов договор закончится, пока ты подрастешь. Вот сравняется тебе семнадцать – оно и выйдет тому договору тридцать лет. Пойдем на греков, а? Пойдешь с батькой?

Он слегка подкинул дитя, будто побуждая поскорее расти. Эльга вздохнула: хотелось взяться руками за голову и начать раскачиваться в отчаянии.

Вот оно опять! Как ровно двадцать лет назад, когда дружина еще от Олега Предславича, тогдашнего князя руси, требовала вести ее за славой и добычей. Как десять лет назад, когда русь, договором лишенная возможности искать всего этого у греков, пошла на Смолянскую землю; благодаря тому походу Прияслава Свирьковна и попала в конце концов сюда, в эту избу, и в животе у нее теперь бьет ножками еще один будущий воин Олегова и Ингварова рода. А она, Эльга, все эти годы пытается найти другой путь, который не толкал бы русь каждые несколько лет на поиски новой войны.

Приняв крещение и нарекшись дочерью василевса, она надеялась помочь делу мирного сожительства двух держав: старой и молодой. Но, похоже, она сеяла на камне. Как перенести мир из своей души в души тех людей, кто вырос на мечтах о славе и добыче? Как убедить их служить василевсу и за его жалованье сражаться с сарацинами на далеком острове Крит, чтобы создать доверие и дружбу между русами и греками? Искать не золотых чаш, а знаний и полезных умений, чтобы самим создавать у себя все то, чем восхищались за морем?

Но где уж? Воин живет недолго и потому хочет всего и сразу. Сменилось несколько поколений, пока часть руси на берегах Днепра, сблизившись и частично слившись со славянами, стала ощущать себя не дружиной, зимующей на этом берегу, а народом, живущим на своей земле. Те края, что когда-то служили русам лишь источниками добычи и удобными путями ее сбыта, они стали считать своим домом. А дом надо строить и обустраивать. Посольство Эльги стало возможно, потому что многие из старой дружинной знати, такие как Мистина, уже оказались способны разделить это стремление.

Но пока что большинство составляют другие, те, для кого по-прежнему домом служит лодья, а богом – меч. Жажда славы толкает их искать все новых земель, которые можно подчинить, ограбить, обложить данью – и идти дальше. Каждый год Волхов и Днепр приносят новые сотни молодых безвестных удальцов, желающих на службе удачливому вождю обрести славу и богатство. Старые боги послали этим людям Святослава: он сам считал своим домом лодью, своим богом – меч, а своим жизненным предназначением, честью и судьбой – поиск ратной славы. И даже в переговорах с греками Эльге и послам приходилось считаться прежде всего с этими людьми: за ними на Руси стояла сила.

* * *

По пути в Греческое царство – почти с тех пор, как огромный посольский обоз отошел от причалов Почайны – Эльгу не покидало чувство, будто Ингвар идет впереди и указывает ей путь. Сперва вниз по Днепру, куда Ингвар ездил довольно часто, а Эльга направлялась впервые в жизни. За пороги и степи, где ему приходилось встречаться с печенегами. В устье Днепра, тремя жерлами припавшего к воде Греческого моря, будто мучимый жаждой трехголовый змей; здесь земли руси граничили с северными владениями греков-херсонитов. К устью Дуная, где Ингвар четырнадцать лет назад повстречался с посольством от царей и согласился прекратить поход, взяв дары и выкуп. На южный берег Греческого моря – куда войско русов дошло во время первого провального похода шестнадцать лет назад. Ко входу в пролив под названием Боспор Фракийский…[10]

И вот настал день, когда Эльга опередила своего покойного мужа – вступила туда, куда он так и не смог попасть.

Когда лодьи вошли в Босфор, до Царьграда оставалось меньше полного дня пути. Но Эльга уже знала, что так быстро дойти не получится: придется делать остановку возле заставы под названием Иерон.

– Здесь коммеркий! – пояснил Эльге Аудун, старший из купцов.

– Что? – не поняла она.

– Коммеркий платить. Это пошлина в царскую казну со всех товаров, что с нашей стороны везут.

Аудун уже много лет ходил в Царьград и участвовал в предыдущем посольстве – во времена Ингвара. С широким низколобым лицом, со светлыми волосами при рыжеватой бороде, как у многих варягов, румяный и дородный, он напоминал праздничный колоб из пшеничного теста. На последней стоянке у входа в Босфор, в городе Мидии, Эльга пригласила его на свой скутар, зная, что сегодня у нее будет особенно много вопросов. Благодаря опыту Аудун знал все здешние порядки и неплохо говорил по-гречески.

Застава стояла на восточном, более высоком берегу. Здесь в широкий пролив вдавался мыс, сужая проход. Аудун рассказал, что приближаться сюда разрешено только при свете дня, а кто не успел до заката, обязан отойти назад, в северную часть пролива. Не исполняющих это требование могут сжечь «греческим огнем». И если одновременно с моря приходят еще один-два каравана – болгар или хазар, – то возле Иерона приходится стоять по три дня. Эльгу это известие совсем не обрадовало: не хотелось на три дня застрять вблизи самого Константинополя, почти у ворот!