— Нельзя у нас иначе, боярин, — не смог сдержать зевок кареглазый витязь и только прикрыл рукой рот, да погладил растерянно русую — в цвет волос — бороду. — Дозоры постоянно приходится в степь рассылать. Разъезды порубежные. Татары шалят. Не дай Бог не успеем хоть за день о подходе орды к крупной деревне упредить: половину поместий враз обезлюдят. Я еще ладно. Моя деревня, Герасимовка, за Осколом, к ней мимо крепости особо и не пройдешь. А кто по эту сторону, кто справа или слева — беда для них случится страшная, коли вовремя не сообщить. Как басурман увидим, сразу костры сигнальные палим, вестников посылаем.

— И куда люди прячутся?

— Кто вблизи чащобы непролазной живет, в нее уходит, в схронах отсиживается. Кто ближе к крепости, в Оскол, под защиту стен со скотиной собираются. Некоторые в боярских усадьбах отсиживаются, где стены крепкие. Татары ведь налегке сюда приходят — украсть, что плохо лежит, да людей зазевавшихся сцапать. Машин стенобитных у них нет, пушек тоже. Стены копать или калить они не умеют, навеса толкового от стрел и камней поставить — тоже. Поносятся неделю-другую из стороны в сторону, да назад тикают, пока воевода волость исполчить не успел, да кованую конницу на них вывести.

— Две недели? — не поверил своим ушам Батов. — Пошто так долго? Нас Семен Прокофьевич за три дня на коней поднять успевал, а на четвертый уже в сечу вел.

— Ты не сравнивай, боярин, тупоголовых схизматиков и татарвье хитрое, — покачал головой боярин Храмцов. — Коли орда пришла — враз по всем дорогам рассыплется, ни пройти, ни проехать. Приходится близким соседям в усадьбе покрупнее собираться, а потом малой ратью дальние усадьбы объезжать. Одно хорошо: трусливы татары, как мыши. Коли меньше их, чем пятеро на одного — от одного русского вида разбегаются.

— Так вы постоянно исполченными живете, или в усадьбах? — запутался Григорий.

— Вкруг на разъезд выходим, — пояснил сопровождающий. — Две недели в поле, потом месяц на хозяйстве.

— Трехсменка, что ли, получается? — поинтересовалась слышавшая громкий рассказ Юля.

Боярин Храмцов оглянулся на нее, потом глазами указал собеседнику вперед и пнул пятками коня, переходя в галоп. Григорий, удивленно пожав плечами, припустил следом.

— Что за татарка странная с вами? — негромко поинтересовался витязь.

— Это боярыня Юлия? — несколько удивился Григорий, который за два последних года привык, что девушка во всем держится с мужчинами на равных. — Жена она брату моему, Варламу. И не татарка совсем. Сильно обижается, если так называют.

— А пошто в штанах? — недоверчиво покачал головой Сергей Храмцов. — И вообще одета не по-бабьи. Лук боевой при ней еще. Зачем?

— Ты только при ней не спроси, — улыбнулся боярин Григорий. — А то, как брат, на заклад нарвешься. Она о прошлой зиме при всей рати любое желание выполнить обещала тому, кто лучше ее стреляет.

— Ну? — заинтересовался воин.

— С двухсот саженей по сосне из десяти стрел ни разу не промахнулась.

— Не может быть!

— А ты заложись, Сергей Михайлович, — улыбка боярина Батова стала ехидной. — Может, у нее и еще какие желания есть?

— Перекрестись! — На этот раз витязь оглянулся на всадницу с уважением.

— Вот те крест, — небрежно обмахнулся Батов. — Да ты сам посмотри. Видишь, окромя лука да косаря, никакого орудия не носит? Потому как, хоть и баба, а понимает, что в рукопашной ей мужика не одолеть. Только издалека разить может.

Вот тут новоиспеченный боярин Григорий Батов глубоко ошибался. Как раз в рукопашной схватке Юленька очень даже могла преподнести самонадеянному мужику немало неприятных сюрпризов, потому как, мастер спорта по стрельбе из лука, член сборной Союза, на спортивных сборах походила она и на занятия по самбо. И хотя ни на какие разряды претендовать не пыталась — на практике кое-какие приемы применять умела. Увы, в шестнадцатом веке, в который ее угораздило провалиться на Неве вместе со всем военно-историческим фестивалем, воины предпочитали пользоваться не ножами и кулаками, а кистенями и длинноклинковым оружием. А против остро отточенного меча не существует приемов ни в карате, ни в айкидо, ни даже в рожденном двадцатым веком самбо.

Александр Тирц дважды обошел вокруг подведенной ему кобылы и задумчиво потер нос. С одной стороны, он прекрасно понимал, что в дальние походы все равно понадобится ходить верхом, а значит, рано или поздно на коня садиться придется. С другой — этот момент ему хотелось оттянуть. С третьей — он никак не ожидал, что хваленые татарские кони, наводящие ужас на окружающие народы, больше всего напоминают пони. При своем добротном росте в метр девяносто четыре, как намерили в армии перед демобилизацией, кандидат физических наук подозревал, что пешком сможет идти ненамного медленнее этакого скакуна.

— Тебя долго ждать, неверный?! — повелительно рыкнул Алги-мурза, покачиваясь в седле.

— Заткнись, шею сверну, — не оборачиваясь, но четко и внятно ответил русский.

— Да как ты смеешь! — Татарин, одетый в толстый ватный, многократно простеганный, коричневый халат, схватился за саблю и двинулся вперед.

Русский не дрогнул, с полным презрением к воину продолжая интересоваться только кобылой.

— Да я тебя! — Алги-мурза обнажил клинок.

Русский задумчиво потрогал переднюю луку седла, заднюю, погладил тебеньки, недоверчиво попробовал на прочность стремена.

— В куски изрублю, собакам скормлю!

— И долго мне этого ждать? — Тирц внезапно выпрямился и повернулся к мурзе. — Ну?

В этот момент Алги-мурза в полной мере осознал, что голова русского находится на том же уровне, что и у него, сидящего верхом. Что взгляд темных глаз мало отличается по холоду и глубине от взгляда отрубленной палачом головы. Одного этого взгляда вполне хватало, чтобы понять: убить такого человека невозможно. Он либо заговорен от смерти, либо уже мертв, но еще не знает об этом. Помнится, аравийские дервиши рассказывали истории про бродящих мертвецов…

Вдобавок, русский закован в изрядно помятую кирасу, явно побывавшую не в одной переделке, а на поясе у него болтается меч, длиной превышающий половину его роста. И Алги-мурза всем своим нутром чувствовал желание неверного кого-нибудь этим мечом проткнуть.

Татарин осторожно покосился на Кароки-мурзу, надеясь, что тот наконец-то остановит ссору, но бей Кара-Сова словно ничего и не замечал.

— Если бы мой господин не приказал доставить тебя к хану Девлету в целости и сохранности…

— О себе побеспокойся. — Русский моментально потерял интерес к воину, и тот облегченно перевел дух: кажется, никто его испуга не заметил, своего достоинства он не потерял, и в трусости его никто попрекать не станет. Хорошо, взятые с собой десять нукеров стоят у выезда на дорогу и не видели происходящего.

— И охранять его, пока я не отзову, — уже убирая саблю в ножны, услышал он сиплый голос мучимого одышкой Кароки-мурзы.