И Мариньи знал этот мир.

Вместо того чтобы отправиться в галерею, в глубине которой находилась молельня королевы, Мариньи спустился вниз, пересек несколько дворов, прошел в заднюю часть покинутого им строения, поднялся по лестнице к тайной двери и, запыхавшийся, постучал трижды.

По прошествии пары минут дверь открылась и Мариньи вошел.

Он оказался в личных покоях королевы!

Его встретила немолодая уже женщина. Набросаем в общих чертах портрет этой особы, которую мельком мы уже видели и которой предстоит сыграть одну из главных ролей в нашем рассказе: высокая, плотная, с бесстрастным выражением лица и теперь совсем потухшим взором, она, должно быть, страдала от некого загадочного и неизлечимого горя; обычно она носила бархатную маску, в чем тогда не было ничего удивительного, и была одета во все черное, словно носила вечный траур. Стало быть, именно эта женщина и открыла Мариньи.

– Мабель, – глухо промолвил первый министр, – я хочу видеть королеву!

– Невозможно, королева молится!

– Речь идет о моей жизни, Мабель! Сходи, предупреди Маргариту, скажи, что с ней сейчас же хочет поговорить Ангерран! Ступай же скорее, несчастная!

Видя, что женщина не настроена повиноваться, Мариньи подскочил к двери, резко ее открыл, бегом пересек несколько спален и проник наконец в строго обставленную комнату, где на стене висел лишь большой образ Иисуса, а в ногах у Спасителя стояла скамеечка для моления.

То была оратория королевы.

Мариньи вскричал от испуга, оглядевшись по сторонам.

Комната была пуста!..

Только теперь он все понял. Словно пьяный, с поникшей головой, министр вернулся к той, кого назвал Мабель.

– Так королева не в Лувре? – пробормотал он.

– Нет, – холодно молвила женщина в черном.

– Послушай. Посмотри на меня. Ты знаешь, кто я, что собой представляю, какими ужасными тайнами обладаю, сколь громадное вознаграждение могу тебе предложить. Скажи мне, где королева?

– Нет, – качнув головой, повторила Мабель.

Мариньи на какую-то долю секунды вскинул кулаки, будто хотел обрушить их на эту женщину, затем, глухо простонав, убрался прочь. Он брел, натыкаясь на стены, прикрыв уши руками, словно для того чтобы не слышать крик, порожденный его воображением:

«Батюшка, спасите меня от палача! Батюшка, спасите меня от костра!»

Единственная надежда оставалась у этого готового сражаться до последнего вздоха человека.

Через несколько минут Мариньи был уже в зале для пиршеств, где пили и о чем-то весело разговаривали король и его сеньоры.

Подхватив под руку капитана стражи, Юга де Транкавеля, Мариньи потащил его в королевский кабинет.

Министр был так бледен, что Транкавелю показалось, что он слышит, как у бедняги под кирасой бьется сердце.

Мариньи положил обе руки капитану на плечи, заглянул ему прямо в глаза и промолвил:

– Транкавель, мое состояние достигает двадцати пяти миллионов ливров золотом. Последний миллион я заработал с неделю назад.

То была головокружительная для тех времен сумма, представляющая почти пятьдесят миллионов в пересчете на современные деньги[6] и, по сути, если сопоставить обычаи и жизненные нужды, равнозначная уровню состояния наших миллиардеров.

Транкавель широко раскрыл глаза и ущипнул себя за пышные усы.

– Клянусь дьяволом, мессир, да вы богаче десяти королей!

– Транкавель, эта огромная куча золота упакована в мешки по пятьдесят тысяч золотых каждый, которые находятся в одном погребе, в трех минутах ходьбы от Лувра…

Капитан стражи рассмеялся, снова ущипнул себя за усы и проворчал:

– Святые ангелы, будь у меня, не имеющего сейчас и десяти экю, возможность на минуту проникнуть в этот блаженный погреб и унести на своих плечах хотя бы один мешок, то был бы самый чудесный мешок в моей жизни!..

Мариньи еще сильнее вцепился в плечи капитана и проревел:

– Транкавель, выведи меня из Лувра, и я отведу тебя в этот погреб, дам тебе от него ключи. Вернешься с целой тележкой. Заберешь столько золота, сколько сможешь унести за час. Только выведи меня из Лувра!

Капитан стражи резко отстранился от Мариньи и сказал:

– Меня зовут Юг де Транкавель, а это значит, что я принадлежу к роду, в котором никогда не было предателей! Я приносил клятву верности королю. Предлагая мне ослушаться моего господина в ночь, когда на кону его жизнь, вы, мессир, предлагаете мне предательство, оплатить которое не смогли бы и десять погребов с таким количеством золота, сколько хранится в вашем. Все, что я могу сделать, так это, из восхищения вашим гением, навсегда похоронить в глубинах моей совести постыдное предложение, за счет которого вы хотели купить меня как простого виллана, как какую-нибудь вещицу на распродаже. Прощайте, мессир!..

И, насвистывая себе под нос некий военный марш, Транкавель вернулся в пиршественный зал.

Ангерран де Мариньи поднял глаза к небу и прокричал:

– Проклятье!..

Побежденный и сломленный, обрушился он на мраморный пол.

Во главе двух десятков конных лучников, ожидавших в главном дворе, Валуа стремительно покинул Лувр. Крупной рысью, при свете факелов, по темным, уже опустевшим улицам, громко бряцая доспехами, кавалькада пересекла Париж и остановилась перед Ла-Куртий-о-Роз.

– Осторожно! – предупредил граф. – Речь идет о колдунье, так что пусть каждый будет начеку и вверит судьбу тому из святых, которого предпочитает.

Среди солдат раздались проклятья, крики ненависти, оскорбления и угрозы.

– Пусть только посмеет на меня посмотреть, и я пробью ей череп палашом!

– Если пожелает нас сглазить, я оглушу ее палицей!

– Уж лучше вырвать ей глаза!

– И тут же отрубить руки!..

– Внимание, друзья! Господин граф уже стучит в эту проклятую дверь…

– Какой храбрец!

– Что и не удивительно, ведь он королевских кровей!..

Валуа так спешил, что действительно сам постучал в дверь. Лучники вздрогнули и перекрестились.

– Жийона, Жийона! Что означает весь этот шум?

Измученная той сценой, что закатил ей отец, после отбытия мэтра Леско так еще и не сходившая с места, Миртиль, у которой доставало сил лишь только плакать, при звуке лошадей подняла голову и без какого-либо страха прислушалась.

Даже напади на дом шайка бандитов – все ей было безразлично.

Она думала лишь о том, что покинет Ла-Куртий-о-Роз, не имея возможности предупредить Буридана, и что ее отец ненавидит того, кого сама она любит всей душой…