– Это точно, – миролюбиво подтвердил Константин.

– А раз смышленый, стало быть, науку эту освоит побыстрее прочих. И тогда вступает в силу в-третьих, то бишь психологический фактор два. Остальным станет попросту стыдно. Как это они, двадцати– и тридцатилетние, за сопляком мальчишкой угнаться не могут? И тут уже пойдет социалистическое соревнование в самом что ни на есть идеальном своем виде.

– Скорее уж феодальное, – не удержался от подковырки Константин.

– Хоть рабовладельческое, – равнодушно махнул рукой Вячеслав, продолжая гнуть свою линию. – Но суть не в этом. Суть, а это уже в-четвертых, заключается в достойном ответе тем смутьянам, которые наотрез откажутся подчиняться и выполнять глупые, на их взгляд, команды начальника. А ответ будет заключаться в следующем. Хотите уходить? Да пожалуйста. Завтра перед строем мы с вами попрощаемся. Зла на вас никто не держит. А на следующий день вызываю я этих дембелей из строя и заявляю, что самолично пожелал их из дружины отчислить. И причину поясню. Дескать, не нужны мне такие дружинники, которые не могут выполнять простейшие команды и не в состоянии угнаться по своей исполнительности даже за Святославом – самым молодым из всех гридней, но уже отличником боевой и политической средневековой военной учебы. И тут же…

Тут Вячеслав перевел дыхание, сделал непродолжительную паузу и, загнув пятый палец, помахал крепким кулаком перед Константином и продолжил:

– И тут же в-пятых. Я предложу всем тем, кто считает себя не в силах угнаться за малолетним княжичем по его исполнительности и дисциплинированности, тоже покинуть строй. Ибо мне для учебы нужны сообразительные ловкие парни, а не горькие неумехи. Как ты мыслишь, княже, выйдет ли после моих слов из строя хоть один человек?

Константин замялся. Все было просто, убедительно, логично и красиво до гениальности.

– Вот только Святослава жалко, – выдавил он, почти согласившись с доводами Вячеслава.

– Ерунда. Ранний подъем и отбой еще никому во вред не пошли. Свое книжное обучение после таких военных игр он легко наверстает, если я его, конечно, дальше не привлеку.

– То есть как это дальше?! – сразу взвился на дыбки Константин. – В бой его первым пошлешь, что ли?! В целях психологии?! Да плевал я на все твои факторы и…

– Погоди, погоди, – перебил разбушевавшегося от таких перспектив князя воевода. – Тут речь совсем о другом. Мужики ведь тоже бухтеть будут. И им тоже многое будет казаться в лучшем случае непонятным, а в худшем – глупым. И тут перед строем вызывается твой Святослав и по команде обучающего выполняет все, что от него требуется. Усовестятся пахари, видя, что князь вначале своего сына обучил всему на совесть, а уж потом только до них добрался, а?

– А что скажет княгиня Фекла? – вздохнул Константин, не зная, что еще противопоставить убийственной логике Вячеслава.

– С каких это пор ты стал свою жену слушать? – удивился воевода-спецназовец. – А потом, не думаю я, что половчанка потомственная, да еще дочь хана, будет возражать против воинского обучения и воспитания. Для нее это в порядке вещей. Да ты не дрейфь, княже, – ободряюще хлопнул он Константина по плечу. – Это ж тебе не двадцатый век. Никаких издевательств и прочей дедовщины в помине нет и, слава богу, не предвидится, так что опасаться ровным счетом нечего.

Как оказалось впоследствии, Вячеслав все спрогнозировал точно. Покинуть дружину на вторую неделю обучения решили всего четверо желающих. Из них двое ушли окончательно, а еще двое после проникновенной речи Вячеслава целый день умоляли своего сурового начальника КМБ взять их обратно и не срамить понапрасну. Больше желающих не нашлось ни одного.

Сразу же после этого – заканчивался сентябрь, но еще царила теплынь – был устроен сбор мужиков, которых недавние ученики принялись гонять по полной программе. У них обучение пошло не так успешно, однако спустя два месяца уже никто не признал бы неуклюжего сельского пахаря в расторопном смышленом ратнике. И если в индивидуальном мастерстве многих надо было еще учить и учить, то строй мужики держали твердо, копья поднимали и опускали одновременно, из походной колонны переходили в боевой порядок за считанные минуты. На вопрос, что означает мудреное словечко «каре», они уже не чесали в недоумении затылок и не пожимали плечами, да и прочие понятия, вроде «черепахи»,[31]стали для них не в диковинку.

Что же касается Святослава, то тут восемнадцатилетний министр обороны Рязанского княжества попал даже не в яблочко, а в самую его сердцевину. Юный ратник хоть и стоял в строю одним из последних по росту, но в учении, памятуя прощальное напутствие батюшки, был чуть ли не самым первым. Особенно ему удавалась одиночная строевая подготовка. Он так лихо и четко выполнял все команды, что лица остальных дружинников невольно расплывались в умиленной улыбке восхищения.

Вот почему сразу после окончания учебы Святослав, представ перед отцом, уважительно, но в то же время с гордостью, спросил:

– Не посрамил я тебя, отче? Не пришлось тебе за меня краснеть от стыда?

– Краснеть как раз пришлось, – улыбнулся ласково Константин, положив сыну руку на плечо. Заметив обескураженность Святослава, он тут же пояснил: – Не от стыда – от гордости краснел.

Святослав смущенно заулыбался и тут же встрепенулся, напрочь забыв про отца, как только услышал знакомый голос:

– Отрок Святослав!

– Я! – стремительно повернулся он к окликнувшему его Вячеславу. Тот, тоже довольно улыбаясь, скомандовал:

– Вольно, – и сразу, обращаясь к Константину: – Славного ты сына вырастил, княже. Я, пожалуй, у тебя его и вовсе заберу.

– Это как? – опешил тот. – На такое мы не договаривались.

– Так мы и о службе его ратной не договаривались, а видишь, как получилось. Ну да ладно, об этом пока помолчим. – Вячеслав заговорщически подмигнул юному ратнику. – Не будем князя-батюшку в такой радостный день расстраивать, – и, властным жестом отправив Святослава к остальным дружинникам, встретившим княжича радостно-уважительным гулом, озабоченно поинтересовался у Константина: – Что с Ингварем? Тишина?

– Пока да, – последовал уверенный ответ.

– А это точно?

– Сведения надежные, – успокоил соратника Константин. – Тем более сразу из нескольких источников.

Одним из них был родной брат купца Тимофея Малого. Сам купец готов был расшибиться в лепешку, после того как ожский князь спас его и всю семью от неминуемого разорения. Хлебосольный и гостеприимный хозяин, Малой в самом деле знал и поддерживал дружбу чуть ли не со всеми рязанскими купцами, включая тех, кто жил и в далеком Зарайске на Осетре, и в Пронске на Проне, и в Переяславле-Рязанском, который был облюбован на жительство его родным братом Иваном.