Дверь в покои Мелиссы была не заперта. Невин толкнул ее и вошел. Его жена стояла в центре комнаты, а три служанки помогали ей одеваться. Тяжелое белое платье, состоявшее из четырнадцати отдельных частей, сверкало тысячами разноцветных искр – алмазы, рубины и изумруды переливались в свете масляных светильников и казались каплями жидкого металла, плененного гением портного-ювелира. Невин с сожалением подумал о том, что на солнечном свету вся эта роскошь смотрелась бы еще великолепнее.

– Здравствуй, – сказала Мелисса, обернувшись, – я скоро буду готова. У нас ведь еще есть время?

– Да, не торопись, – Невин окинул взглядом служанок и вздохнул: было ясно, что без них Мелисса не сможет надеть платье, а значит, поговорить о Книге Молоха не удастся.

Невин посмотрел на жену и вспомнил ту ночь, когда впервые увидел ее. Роскошный особняк ее родителей, ажурные беседки, наполненные веселыми гостями; горбатые каменные мостики, переброшенные через каналы, и черная вода, трепетавшая на ветру, с плывущими по ней венками и лентами. В воздухе кружились осенние листья, черными мотыльками порхая вокруг факелов и рассыпаясь тлеющими угольками.

Она готовилась к свадьбе, стоя перед зеркалом, а вокруг нее суетились служанки, охала и причитала мать. Благословен будь тот, кто решил, что церемонию лучше провести ночью, одновременно с фейерверком в честь окончания осени – прекрасная традиция, благодаря которой Невин увидел Мелиссу, чья красота вмиг покорила его сердце!

Наполненный первым дыханием весны, ветер срывал с розовых кустов белые лепестки и гнал через сад, ронял в воду, оставлял на траве, и они кружились подобно ночным бабочкам, то появляясь, то исчезая в темноте.

За пятнадцать минут до полуночи все, за исключением Невина и Мелиссы, были в сборе и расположились во дворе замка Брандеген. Стояла глубокая ночь, и все звезды были видны необычайно отчетливо. Тонкий серп луны казался выточенным из сахара, и при его свете устремленные вверх башни Бальгона походили на скопище диких и фантастических зверей. Снег падал медленно и печально, устилая вымощенную плоскими булыжниками землю тонким белым покрывалом.

Мелиссу и Невина ожидали паланкины, возле которых стояли рабы, свита же должна была идти пешком. Зловещий силуэт Вещей Башни чернел на фоне темно-синего неба, из узких стрельчатых окон пробивался красный колеблющийся свет. Время от времени вампиры бросали в ее сторону исполненные благоговения взгляды. Оракул, вещавший от имени Молоха, всегда был особой фигурой в Бальгоне. Одни, наиболее дерзкие, подозревали его в мошенничестве, другие свято верили в истинность каждого его слова.

Когда Невин и Мелисса спустились во двор, вельможи склонили головы и подняли их только после того, как княжеская чета заняла место в роскошном паланкине из красного дерева, украшенного золотыми изображениями Кровавого Бога, и облаченные в белые одежды рабы подняли его, положив на могучие плечи выкрашенные красным и черным палки.

Зазвучала тихая музыка, сопровождающаяся прекрасным, но немного печальным женским пением – хор появился из ворот замка и занял место в конце процессии. Длинные, ниспадающие складками платья придавали движениям плавность, так что казалось, будто в потоках воздуха покачивается толпа призраков.

Колонна дрогнула и медленно двинулась вперед по заснеженным улицам, и там, где она проходила, на земле оставался черный след.

Так, в торжественном молчании, сопровождаемые пением хора, вампиры достигли Вещей Башни, возвышавшейся над Бальгоном подобно громадному маяку. Она была сложена из крупных черных камней, древняя, как сам Город Мертвых, покрытая несколькими рядами резных узоров и письменами, на которых осевший снег лежал бледным кружевом. Массивная железная дверь была открыта, из нее шел пар и лился оранжевый свет. Казалось, будто огромный дракон распахнул пасть и изрыгает огонь.

Рабы опустили паланкины, и Невин с Мелиссой сошли на землю. Процессия двинулась внутрь Башни, снаружи остался только хор, умолкнувший и хранивший почтительное молчание. Шелестели одежды, тихо бряцало оружие, скрипел под ногами снег. Вельможи один за другим исчезали в огнедышащих дверях, скрываясь в белых клубах пара.

Изнутри Башня казалась больше, чем снаружи. Прямо от входа начиналась широкая лестница, насчитывавшая три с половиной тысячи ступеней. Она вела на самый верх, в обитель Оракула.

Невин и Мелисса поднимались первыми, остальные шли следом.

Прежде чем Слуги Башни распахнули перед ними золотые, покрытые чеканкой, створки, прошло не меньше получаса. Зал, в который они попали, имел форму полусферы. В центре виднелся каменный бассейн. В нем бушевал огонь, а позади неистового пламени на широком обсидиановом троне восседал Оракул – высокий и величественный, одетый в пурпурную мантию, отороченную голубым мехом. У него были пронзительные глаза, цвет которых не мог бы определить никто из смертных или вампиров. На голове Оракула поблескивала узкая серебряная корона с рубином в центре. Руки с унизанными перстнями пальцами спокойно лежали на черных каменных подлокотниках.

Пока вампиры входили в зал, он сидел совершенно неподвижно, походя на каменное изваяние. Носферату располагались соответственно знатности. Каждому хотелось слышать все, что произнесет пророк.

– Я слушаю тебя, Невин арра Грингфельд, – заговорил Оракул, когда шум наконец стих. Его голос звучал тихо и отчетливо. – О чем ты хочешь спросить Великого Молоха? – При этих словах все пришедшие с Невином, и в том числе Мелисса, опустились на одно колено, устремив глаза в покрытый искуснейшей мозаикой пол.

Невин сделал два шага вперед и сказал:

– Малдония готовится идти войной на Бальгон. Ее армия победила нашу в последнем сражении. Есть опасность, что люди узнают, где расположен Город Мертвых. Что мне делать: ждать нападения или ударить первым? – Он не один час репетировал эту фразу, стремясь добиться предельной точности формулировки. Почему-то ему казалось, что Молох предпочитает краткие вопросы.

Оракул некоторое время оставался неподвижен, затем медленно поднялся с трона и неожиданно энергичным жестом простер руки к огненному бассейну. Его губы бесшумно зашевелились, и пламя вспыхнуло с еще большей силой, устремилось вверх, лизнув каменный потолок, а затем рассыпалось на тысячи искр. В колеблющемся воздухе остался висеть мираж: высокий замок, громоздящийся витыми ажурными башенками, устремленными в бездонную черную пустоту. Золотом горели тонкие шпили, искрились самоцветами купола, черепичные крыши переливались всеми цветами радуги, то вспыхивая подобно алмазам, то приобретая матовость перламутра или оникса. Все строение дышало неземной гармонией и соразмерностью и казалось очевидным, что возвести его было под силу только зодчему иного, куда более совершенного мира.

Затем изображение потускнело, задрожало, на его месте возникло другое, вначале расплывчатое и неясное, но вскоре приобретшее иллюзию реальности: белоснежный единорог со скоростью ветра несся по бескрайним просторам, у горизонта теряющимся в серебристой дымке и переходящим в бледно-серое, затянутое плотными кучевыми облаками небо.