– Подежурим здесь еще три дня, – предложил он.

Самюэль достал серебристый термос с yoich, как он называл куриный суп.

– Я тут много думал… – начал он. – С этим случаем столько неясного… Мы пытаемся найти убийцу, которого, может быть, вообще не существует.

– Он существует, – упрямо ответил Йона.

– Он не соответствует тому, что нам известно, ни в один план расследования не вписывается…

– Это потому… потому, что его никто не видел. Мы его заметили только потому, что его тень падает на статистику.

Они молча посидели рядом. Самюэль дул на суп, на лбу его выступил пот. Йона мурлыкал танго, скользя взглядом с окна Русеанны на сосульки вдоль крыши, потом вверх, на покрытые снегом печные трубы и вентиляционные отверстия.

– За домом кто-то есть, – прошептал вдруг Самюэль. – Кажется, я видел движение.

Самюэль указал куда-то в темноту, но все оставалось неподвижным, как во сне.

В следующее мгновение Йона заметил облачко снега, поднявшееся над кустом возле дома, – словно мимо куста кто-то прошел.

Напарники как можно тише открыли дверцы и выскользнули из машины.

В уснувших домах царила тишина. Слышны были только шаги полицейских и электрическое жужжание распределителя.

Оттепель продержалась недели две, но недавно снова пошел снег.

Полицейские приблизились к торцу без окон, молча спустились по поросшему травой склону, прошли мимо магазина обоев.

Свет ближайшего уличного фонаря освещал гладкий снег на пустыре за домами. Напарники остановились, пригнувшись, на углу торца и стали рассматривать тесно растущие деревья, тянущиеся к Королевскому теннисному корту и парку Лилль-Янсскуген.

Сначала Йона ничего не увидел в темноте за скрюченными ветками.

Он уже хотел было подать Самюэлю знак отступить, как вдруг заметил чью-то фигуру.

Среди деревьев стоял мужчина. Неподвижный, словно покрытые снегом ветви деревьев.

Сердце забилось быстрее.

Невысокий худой мужчина уставился, словно привидение, на окно, за которым спит Русеанна Колер.

Он не выказывает торопливости, у него как будто нет определенных намерений.

Йону наполнила ледяная уверенность: человек, стоящий в саду, и есть маньяк, существование которого они угадали.

Худое морщинистое лицо – в тени.

Он просто стоял там, словно питался видом дома, насыщался его спокойствием, словно жертва уже попалась, как рак в садок.

Полицейские вытащили пистолеты, но что делать – не знали. Они столько времени сторожили Русеанну – и так и не договорились, что станут делать, если окажутся правы в своих подозрениях.

Они не могли арестовать человека, который просто стоял и смотрел на темное окно. Конечно, они выяснили бы, кто он, но потом им пришлось бы отпустить его.

Йона не сводил глаз с фигуры, замершей между стволами деревьев. Он ощущал тяжесть полуавтоматического пистолета, чувствовал, как сводит пальцы от ночного холода, слышал, как дышит рядом Самюэль.

Ситуация уже начинала становиться абсурдной, когда человек в саду внезапно шагнул вперед.

Оказалось, что в руках у него сумка.

Потом трудно было понять, почему они решили, что перед ними тот, кого они ищут.

Человек с сумкой просто спокойно улыбнулся окну Русеанны и скрылся в кустах.

Полицейские скользнули за ним. Снег, лежащий на траве, похрустывал под ногами. Напарники шли по свежим следам прямо через спящий лиственный лес и наконец оказались у старых железнодорожных путей.

Фигуру они увидели далеко справа, на рельсах. Мужчина прошел под высоким столбом электропередачи, прошел через перекрещивающиеся тени железных ферм.

По старым рельсам иногда ходили товарные поезда. Пути тянулись от Вертахамнена через весь Лилль-Янсскуген.

Йона и Самюэль двинулись за странным человеком по глубокому снегу, по склону насыпи, чтобы их не было видно.

Пути уходили под виадук и дальше, в густой лес. Снова стало гораздо тише и темнее.

Тесно стояли черные деревья с покрытыми снегом ветвями.

Йона и Самюэль шли молча, торопливо, чтобы не упустить человека с сумкой.

Когда они повернули возле болота Угглевикен, оказалось, что прямые рельсы пусты.

Человек отклонился от путей где-то в лесу.

Напарники поднялись на насыпь, оглядели белый лес и двинулись назад. В последние дни шел густой снег, и лес был почти неподвижен.

И вот они увидели потерянный след. Тщедушный человечек свернул с рельсов прямо в лес. Земля под снежным покровом была сырой, и отпечатки ног успели потемнеть. Минут десять назад следы были белыми, неразличимыми в слабом свете, но теперь они темнели, как свинцовые.

Они пошли по следам в лес, в направлении большого водохранилища. Между деревьями было почти черно.

Трижды неровные следы убийцы пересекались легкими заячьими.

На какое-то время тьма сгустилась еще больше, и Йона с Самюэлем решили, что опять потеряли его. Они остановились, снова нашли след и заспешили дальше.

Внезапно они услышали тонкий жалобный звук, как будто плакало какое-то животное. Ни Йоне, ни Самюэлю еще не случалось такого слышать. Они двинулись по следам, на звук.

То, что открылось в просвете между деревьями, показалось им иллюстрацией какой-то гротескной истории о Средневековье. Человек, которого они преследовали, стоял на краю разрытой могилы – снег вокруг почернел от земли. Истощенная грязная женщина пыталась вылезти из гроба или ящика, она, плача, карабкалась вверх, цепляясь за край гроба. Но едва ей удавалось чуть-чуть подняться, человек с сумкой сталкивал ее вниз.

Какое-то время Йона с Самюэлем молча смотрели, потом сняли оружие с предохранителя и бросились вперед.

Мужчина не был вооружен, и Йона знал – нужно целиться в ноги, но все же направил пистолет в сердце.

Они пробежали по грязному снегу, повалили человека с сумкой на живот, сковали руки и ноги.

Самюэль, задыхаясь, стоял над ним с пистолетом. Он связался с центральной диспетчерской.

Йона расслышал в его голосе рыдания.

Они взяли серийного убийцу, о котором никому ничего не было известно.

Его звали Юрек Вальтер.

Йона осторожно помог женщине вылезти из гроба, попытался успокоить ее. Женщина легла на землю и стала дышать широко открытым ртом. Объясняя, что помощь уже в пути, Йона заметил какое-то движение между деревьями. Что-то большое бросилось прочь, хрустнула ветка, закачались еловые лапы, и снег упал мягко, как ком ткани.