В какой-то момент я вдруг заметила, что за нами неотступно следует пара школьников. Суетливые, заметно нервничающие мальчишки старались не отставать от нас, бросали на меня долгие многозначительные взгляды и подталкивали друг друга локтями. Меня это удивило. Я вдруг подумала: мало того что мои пять минут славы после «Сентябрьского номера» докатились до Англии, так теперь я стала интересна еще и подросткам, которым впору играть в футбол или крикет. «Что им нужно, интересно?» – спросила я своего спутника, который подошел к ребятам выяснить, не охотятся ли они за автографом. «Они приняли тебя за Вивьен Вествуд», – ответил он, вернувшись.

Это был мощный удар по моему эго. Подумать только, пятьдесят лет прошло с тех пор, как я переехала из Ноттинг-Хилл, где снимала свое первое жилье, в относительно спокойный Баттерси – прямо напротив Челси, только по другую сторону реки. Вместе с тремя китайскими актрисами я делила квартиру на Принс-Уэльс-Драйв с видом на зеленые лужайки, аттракционы и заросли рододендронов в парке Баттерси. Потом я еще не раз переезжала с место на место, пока окончательно не обосновалась на Роял-авеню в самом центре Челси, что считалось очень крутым.

Я знала практически всех, кто жил в округе. Здесь я чувствовала себя, как в маленькой деревне, обособленной от остального мира. Я знала все злачные места на Кингз-роуд, где постоянно зависали молодые художники, писатели, рекламщики, люди из мира моды и кино, и находила их безумно экзистенциальными. В то время я смотрела уйму фильмов, потому что в них снимались мои друзья. Больше всего мне нравились британские ленты «новой волны»: «Вкус меда», «Такого рода любовь», «В субботу вечером, в воскресенье утром», «Свистни по ветру». Мне даже предлагали роль в одном из них. Английский режиссер Тони Ричардсон, тогда женатый на актрисе Ванессе Редгрейв, однажды подловил меня, когда я шла босиком (я была большой оригиналкой) по Кингз-роуд, и пригласил в свой фильм по пьесе Джона Осборна «Комедиант» с сэром Лоуренсом Оливье в главной роли. Речь шла о сцене вечеринки с участием начинающих актрис, и от меня требовалось свалиться с низкой крыши в розарий, приземлившись на брата Ванессы, актера Корина Редгрейва, и поцеловать его – что я и сделала, хотя в итоге мой эпизод почему-то вырезали.

Каждый раз, заселяясь в новую квартиру, я принималась обустраивать ее по своему вкусу. Перекрашивала стены в сливово-фиолетовый или темно-синий, покупала яркие узорчатые ковры и керамическую испанско-мексиканскую посуду в магазинчике Casa Pupo в Пимлико; в мебельных комиссионках на Нью-Кингз-роуд выискивала популярные предметы обстановки вроде столов из некрашеной сосны и валлийских комодов. Они стали самыми модными атрибутами интерьера, а появившиеся цветные приложения к воскресным газетам рекламировали их как свидетельство безупречного вкуса хозяина. Позже, когда я ездила в зарубежные командировки от редакции журнала, то обязательно заглядывала в местные магазинчики в поисках какой-нибудь оригинальной вещицы. Я всегда из Найроби привозила жестяные блюда, из России возвращалась с красочными сувенирами, а из Китая везла постельное белье. В Шри-Ланке я стала одержима круглыми москитными сетками, которые казались мне нежными и романтичными. Куда бы я ни приезжала, всюду встречала что-то интересное, и мне приходилось покупать новые чемоданы, чтобы дотащить свой скарб до дома.

Богемная публика Челси, мой привычный круг общения, собиралась каждый вечер в Markham Arms, традиционно-шумном старом пабе рядом с Bazaar – бутиком Мэри Куант на Кингз-роуд, с которого и началось мое серьезное увлечение шопингом. Захаживала я и в Kiki Byrne чуть дальше по Кингз-роуд. Эти два магазина стали первыми в Англии бутиками и моими фаворитами. Свежие коллекции, которые менялись каждую неделю, были рассчитаны исключительно на молодежь и не имели ничего общего с одеждой для «молодых взрослых», что продавалась в крупных универмагах и представляла собой модели для зрелых женщин, только перекроенные в расчете на подростков.

Одежда от Мэри Куант пользовалась огромной популярностью. Мэри была продвинутым модельером, ворвавшимся в свингующие шестидесятые со своими ультрасовременными представлениями о моде. Я купила у нее полосатое платье без рукавов с приспущенным ремнем и короткую юбку, которую можно было носить поверх обтягивающего свитера или саму по себе. Она оказалась на удивление универсальной, и меня так и тянуло надеть ее снова. Я дополняла ее остроносыми туфлями с изогнутым каблуком. По мере того как стиль Мэри Куант приобретал известность, юбки поднимались все выше и выше, пока не стали такими короткими, что больше напоминали лоскутки ткани. Тут же возникла проблема, как садиться в двухэтажный автобус. Мало того что теперь все видели твои панталоны, так еще могли мелькнуть края чулок и подвязки. Поэтому Мэри начала выпускать мини-шорты, которые можно было надевать под платья. А вскоре совершила настоящую революцию в моде, подтолкнув промышленность к выпуску колготок.

Кингз-роуд, в шестидесятые ставший эпицентром лондонских стиляг, быстро заполонили уютные итальянские ресторанчики и кофе-бары вроде Sa Tortuga и Fantasie, а также невероятно яркие бутики Top Gear и Countdown. Их совладелицей была Пэт Бут – дерзкая модель-блондинка из Ист-Энда, которая мудро вложила сбережения в развитие бутикового бизнеса на пару с Джеймсом Веджем, своим бойфрендом и талантливым шляпником.

Несмотря на то что в какой-то момент Карнаби-стрит в Вест-Энде, запруженная модными бутиками и подростками на скутерах, бросила вызов превосходству Кингз-роуд, он остался вотчиной аристократов рока, космополитов и патлатых кинозвезд и просуществовал в этом статусе еще лет тридцать.

Мода стала еще более значимой в моей жизни в середине шестидесятых, когда я начала регулярно летать на работу в Париж. К тому времени поврежденный глаз почти восстановился, и я снова могла полноценно трудиться. Я была достаточно известна в британских модельных кругах, мое имя входило в топ-десятку ведущих моделей, но неизбежно фигурировало под номером девять, поскольку меня считали в большей степени авангардной и стильной, нежели красивой. Прозвище «Треска» прочно ко мне приклеилось. «Холодная, как треска, но горячая, как огонь», – гласил заголовок не дожившего до наших дней таблоида The Daily Sketch, который, должна признать, мне нравился. Он представлял меня пылкой и сексуальной, в то время как большинство воспринимало меня с точностью до наоборот.

Я стала появляться на страницах французского Elle, который в ту пору имел репутацию действительно хорошего журнала мод. В Париже я останавливалась либо в дешевом отеле на площади Мадлен, либо в таком же неприглядном France et Choiseul на улице Сент-Оноре, который впоследствии превратился в модный и очень шумный Hôtel Costes.

Поскольку в Париже я была новенькой, мое французское агентство Paris Planning посылало меня на бесконечные кастинги, где меня ставили в самый конец длинной очереди из болтливых и высокомерных француженок, не снисходивших даже до того, чтобы подсказать мне, который час. И когда я наконец нашла работу – в Elle Studios, где работали сразу несколько фотографов и каждый мог задействовать модель для съемок лишь на пару часов, – девушки исчезали в обеденный перерыв, даже не обмолвившись о том, куда идут. Я оставалась в раздевалке одна, холодная и голодная, гадая, где же они пропадают, пока мои коллеги не возвращались, сытые и отдохнувшие. Как выяснилось, в Elle Studios был кафетерий, только вот мне о нем ничего не сказали. Это напоминало «черный юмор» популярных в то время фильмов Жака Тати о бедах и несчастьях маленького человека, проистекающих из пресловутой французской заносчивости.