Мой дом находился по соседству со стадионом футбольного клуба «Челси». Как правило, команда играла там по вторникам и субботам, и в эти дни район был наводнен разгоряченными фанатами. Футболисты «Челси» славились своей агрессивностью – как и их болельщики. Этого я не учла, когда снимала квартиру, – хотя рев толпы, доносящийся со стадиона, мог бы послужить хорошей подсказкой. Так что мне не стоило удивляться, когда, вернувшись однажды из Парижа, я увидела у дверей своего дома омерзительное сборище. Полиция пыталась перекрыть движение по улице. Спешно возводились ограждения. Как я ни старалась осторожно прокрасться мимо на своей машине, толпа все больше распалялась. Внезапно мою «Мини» – и меня вместе с ней – оторвали от земли и перевернули набок. Сама я не пострадала. Но в то время я была на седьмом месяце беременности от Альберта, и на следующий день у меня случился выкидыш. Как оказалось, это было первое и последнее зачатие в моей жизни. Это событие стало для меня самой большой трагедией.

Хотя конец шестидесятых был у меня связан преимущественно с Парижем, время от времени мы с Альбертом возвращались в Англию, где у него был офис на Маунт-стрит в Мейфэр. К тому времени мы уже обзавелись pied-à-terre[20] в Лондоне – современным пентхаусом в Эннисмор-Гарденс, Кенсингтоне, с просторной террасой и окнами от пола до потолка. (Этих окон я никогда не забуду, потому что наш рыжий кот постоянно разгонялся и бился головой о стекло в надежде выскочить на балкон. Однажды окно оставили открытым, кот по привычке бросился к нему, и…)

Квартира была красивой, но я никогда не чувствовала себя там как дома. И хотя мы были помолвлены, Альберт практически не покидал Францию, в то время как я начала понимать, что предпочитаю Лондон.

Мой парижский период длился четыре, может быть, пять лет. За это время я рассталась с длинными волосами, сделав отчаянно-короткую стрижку «пикси» – точь-в-точь как у Миа Фарроу в фильме Романа Полански «Ребенок Розмари». Наступал момент прощания. Я покидала Францию, искушенная в моде и стиле, но разочарованная фальшью отношений и горечью измен.

Вскоре я узнала, что Альберт, мой красавец-жених, – не зря обручальное кольцо было в форме змеи – долгое время прямо у меня под носом крутил роман с сестрой Катрин Денев, Франсуазой Дорлеак. Это продолжалось вплоть до ее безвременной кончины, когда ее машина взорвалась по дороге в аэропорт Ниццы. По слухам, она как раз возвращалась в Париж, чтобы умолять Альберта на ней жениться.

Я была в постели с Альбертом, когда нас разбудил телефонный звонок с известием о ее гибели. Так что в тот момент он потерял не только ее. Он потерял и меня.

Мне было двадцать семь – двадцать восемь лет, и, хотя я все еще была востребованной моделью, я чувствовала, что после возвращения в Англию мне хочется чего-то большего. Я понимала, что пора уходить из модельного бизнеса. В любом случае, он был не таким уж приятным – все эти постоянные разъезды, пересадки с рейса на рейс, ненормированный рабочий день, еда на ходу. К тому же в моду входили все более юные девушки, слегка андрогинные подростки со свежими личиками вроде Лесли Хорнби, которой мой друг и протеже Сассуна, Леонард, сделал короткий «боб» и в таком образе предъявил миру под именем Твигги. Я решила, что отработаю еще пару сезонов перед камерой, как вдруг однажды, на съемках для журнала Queen, известная своей прямолинейностью леди Клэр Рендлшем (она как раз недавно перебежала туда из Vogue) внимательно на меня посмотрела и сказала: «Грейс, ты должна стать редактором модного журнала. Для модели ты слишком стара». Конечно, она была права. Она спросила, не хочу ли я работать редактором в Queen. Эта идея никогда не приходила мне в голову – и не пришла бы, если бы ее не озвучила фигура такого масштаба, как Клэр. Может, она и обладала репутацией мегеры, но в вопросах моды ей не было равных. Между прочим, она была первым в Англии редактором, который понял и принял прогрессивных парижских дизайнеров – Куррежа и Пако Рабанна.

Я не приняла предложение, но мне было приятно, что Клэр разглядела во мне природное чувство стиля. Я была самоуверенной и всегда считала, что разбираюсь в моде лучше, чем большинство из тех, для кого она являлась профессией. А теперь, пожив в Париже, и набравшись французской самонадеянности, я только укрепилась в этой мысли. Во время фотосессий я все чаще ловила себя на том, что вмешиваюсь в процесс, залезая в свою модельную сумку со словами: «Я только что купила туфли от Шарля Журдана. Возможно, они лучше подойдут к этому наряду». Или: «Думаю, эти серьги от Пако Рабанна спасут положение».

Тем временем моя личная жизнь в Лондоне вселяла надежду. После разрыва с Альбертом я собиралась вступить в серьезные отношения с Майклом Чоу, будущим знаменитым ресторатором.

Майкл был обаятельным, энергичным и очень симпатичным. Мы познакомились много лет назад, еще когда я вместе с тремя китайскими актрисами снимала квартиру на Принс-Уэльс-Драйв в Баттерси. Одна из них, Цай Чин, была его сестрой. Они с Майклом родились в Шанхае и происходили из большой и очень культурной семьи. Их отец был легендарным артистом Пекинской оперы, и в 1952 году родители отправили Майкла и Цай учиться в Англию. Все три подруги в то время снимались в фильме «Мир Сьюзи Вонг», в котором и Майклу досталась небольшая роль.

Я шла по Кингз-роуд, когда случайно столкнулась с ним. Он возвращался после обеда с Альваро, который на тот момент был самым известным ресторатором в городе. «Хочешь посмотреть мой новый проект?» – спросил Майкл.

Он привел меня на стройплощадку в Найтсбридже. Там кипела работа. Майкл рассказал, что планирует открыть китайский ресторан с итальянскими официантами, которые традиционно намного более дружелюбны, чем китайцы. Интерьер он собирался сделать минималистским и современным, потому что большинство китайских ресторанов в лондонском Ист-Энде и Сохо были далеки от гламура. Они скорее напоминали дешевые закусочные со столами впритык друг к другу – лишь бы разместить все многодетные китайские семьи, которые здесь питались. Для меню ресторана он выбрал пекинскую, а не мандаринскую кухню. Короче говоря, Майкл хотел создать привлекательную обстановку, в которой ему самому было бы приятно есть блюда собственного приготовления. Метрдотелем он взял Сандро, официанта Альваро, привез поваров из Гонконга и поселил всю команду в прекрасных апартаментах на Кадоган-сквер, неподалеку от строящегося ресторана.

День был солнечным, а Майкл – импульсивным. Мы поужинали, провели вместе ночь, и практически сразу же я переехала к нему на Чизвик-Хай-роуд. Он снимал квартиру на пару с поп-певцом Майком Сарном, который впоследствии стал кинорежиссером и снял бесподобно отвратительный фильм «Майра Брекинридж» с Ракель Уэлч в главной роли.

Майкл оказался первым из моих знакомых, кого действительно можно было назвать мастером на все руки: актер, ресторатор, художник. Помимо этого, он изучал архитектуру. До меня он встречался с хозяйкой парикмахерского салона на Слоун-авеню, на стыке Южного Кенсингтона и Найтсбриджа. Он сделал очень красивый дизайн для ее салона, но потом она его бросила.