Таверна представляла собой остатки большого здания времен Римской Империи с провалами в стенах, заложенными тесаным камнем. Верхняя часть стен этого некогда высокого здания почти полностью обрушилась. Стена наверху сохранилась лишь с одного угла, где она походила на грубую башню с зубчатой вершиной.

И вот на эту руину кто-то повесил вывеску с названием главного города Святой Земли и с головой сарацина!

Что-то неприятное было в этой таверне и в окруживших ее деревянных лачугах.

Чуть дальше начинались широкие поля, а следующие каменные здания виднелись в отдалении возле новых городских стен.

Данте с брезгливой миной осмотрелся по сторонам.

С какой это стати ученые мужи решили собраться здесь, а не в любой из многочисленных таверн внутри старых городских стен?! Почему они прячутся здесь от взглядов честных обывателей? Какую тайну скрывает в себе Studium?

Название таверны тоже не понравилось Данте. После поражений христиан в Святой Земле мамлюки начали отвоевывать у них Палестину пядь за пядью, и Иерусалим стал не только Святым Городом, но и городом, навевающим тяжелые мысли. Его название явно не подходило для таверны.

По выщербленным ступеням Данте поднялся к дверям. Из таверны доносился громкий шум голосов. Похоже, здесь, несмотря на поздний час, собралось множество народа. Поэт раздраженно подумал о том, что, по всей видимости, никто во Флоренции не подчиняется запрету Магистрата шататься по ночам во Флоренции. Данте решительно толкнул дверь и вошел в таверну, полную слуг и посетителей, сидящих за длинными столами вдоль стен. В центре таверны полыхал огонь жаровни. Над огнем булькал большущий медный котел и жарилось мясо на вертелах, которые крутили сидевшие на полу маленькие оборванцы. Данте, поморщившись, подумал о том, что хозяин таверны наверняка купил их себе в рабство за пару медных монет в какой-нибудь нищей крестьянской семье.

В помещении висел дым от жаровни и светильников. Он клубами поднимался кверху и постепенно исчезал сквозь отверстие в крыше. Крики, вопли, стук мисок и ложек о стол начали действовать Данте на нервы, и он испугался того, что у него снова разболится голова. Это напомнило ему утреннюю ярмарочную толпу. Он уже прикидывал, не стоит ли удалиться, когда услышал голос:

— Сюда, мессир Алигьери! Сюда! Добро пожаловать на Третье Небо!

Поэт обернулся и увидел в дальнем углу слева аптекаря. Тот вскочил из-за стола, за которым сидел вместе со своими друзьями, и стал махать Данте руками. Поэт нарочито медленным шагом пошел в его сторону. Ему хотелось, чтобы его движения дышали чувством собственного достоинства, которое древние считали спутником мудрости. Кроме того, у него появилась возможность рассмотреть сидевших за столом людей.

При этом он чувствовал, что его тоже изучают с ног до головы.

Товарищи аптекаря сидели за большим столом. У Данте возникло такое ощущение, будто их от окружающих отделяет невидимая стеклянная стена. Хотя таверна была переполнена, рядом с ними, как ни странно, никто не сидел. Те же, кто сидел к ним ближе всего, вели себя тише и спокойнее остальных.

Сидевшие за столом были не только прекрасно одеты. Об их особом положении говорила покрывавшая стол чистая скатерть. Кроме того, если остальным подавали еду в грубых деревянных мисках, то эти ели из оловянных тарелок и пили из кубков. Они сидели не на грубых лавках, а на стульях с высокими резными спинками.

Теофило по-прежнему махал Данте рукой, но остальные не шевелились. Дождавшись, когда поэт приблизится, они все вместе поднялись и отвесили ему не глубокий, но почтительный поклон.

Удивленный Данте в свою очередь поклонился. Так вот каково оно — общество мудрецов, о котором говорил аптекарь!

Во Флоренции было не так уж много ученых, но ни один из людей за столом не был знаком Данте. Наверняка все они, как и Теофило, приехали сюда из других городов!

Поэта вывел из задумчивости голос аптекаря.

— Мы несказанно рады приветствовать вас здесь, мессир Данте! — сказал Теофило и повернулся к своим друзьям: — Перед вами поэт Данте Алигьери. Мой учитель и друг.

Данте пожал плечами. На самом деле он не мог претендовать на звание учителя, потому что никогда ничего не преподавал. Впрочем, в глубине души он был польщен и обрадован.

— Благодарю вас за приглашение, мессир Теофило. Благодарю за приглашение и всех остальных. Надеюсь, мое общество не будет вам в тягость.

— Ни в коем случае! Ваше посещение для меня большая честь. Разрешите мне представить вам моих друзей. Августино ди Менико, — продолжал аптекарь, указав на сидевшего справа широкоплечего мужчину, на целую голову выше остальных. — Он занимается натуральной философией и проник во все секреты Творения. Августино только что вернулся из стран, где господствуют неверные. Несколько лет он прожил в Триполи. Там он переводил на наш язык труды язычников. Он знаток алхимии и древних языков… В этом ему не уступает сидящий рядом с ним Антонио да Перетола — законник и нотариус, выдающийся знаток права.

С этими словами аптекарь указал на поклонившегося Данте человека с лисьими чертами лица.

— Вы наверняка состоите на службе в папской курии? — спросил Данте, стараясь скрыть неприязнь.

— Я был начальником канцелярии его святейшества, — сказал да Перетола. О его высоком положении говорили тяжелая золотая цепь на груди и унизанные перстнями пальцы, а также расшитое золотом платье, выделявшееся на фоне более скромной одежды остальных.

— Бруно Амманнати, знаток богословия, — продолжал Теофило, указывая на третьего из присутствовавших. Это был монах-францисканец, и он выглядел немного странно в этом заведении, созданном ради плотских утех. У него было живое лицо умной, но хитрой обезьяны.

Данте не очень удивился тому, что монах пришел в таверну. Разглядывая богослова, поэт подумал о том, что веселые святые отцы, видимо, встречаются не только в Болонье. Было видно, что ряса монаха сшита из тонкой дорогой ткани.

Хотя богослов наверняка ощутил настороженное отношение Данте, он не подал вида и с подчеркнутой вежливостью приветствовал поэта.

— А это совсем недавно прибывший к нам из Рима геометр и архитектор Якопо Торрити.

— И математик, — не преминул с довольно важным видом добавить римлянин.

Данте вспомнил, что слышал об этом человеке. Якопо Торрити был одним из помощников великого Арнольфо ди Камбио и приехал с ним из Рима, когда начали строить новый собор. Поэт окинул быстрым оценивающим взглядом лошадиное лицо математика, дышавшее большой силой воли. Длинные руки Якопо Торрити словно от рождения предназначались для того, чтобы поднимать камни, в них чувствовалась страшная сила…

В этот момент, не дожидаясь приглашения Теофило, из-за стола встал энергичный человек с собранной на затылке пышной шевелюрой и решительной складкой губ, чем-то напоминавших львиную пасть. Он подошел к поэту и поклонился поэту.