Все утро я просидел у себя в саду, греясь на солнышке и занимаясь вещами, во всех отношениях приятными: перечитывал письмо и рассматривал архитектурные журналы, пытаясь решить, каким мне видится мой новый дом. Впрочем, я не чувствовал необходимости спешить с осуществлением проекта. Сперва мне хотелось развеяться. Может быть, съездить куда-нибудь на пару дней. Футбольный сезон завершился, состояние моего счета в банке было беспрецедентно стабильным, и я решил, что теперь можно и съездить в Лион, к одному моему старому другу, который уже давно зазывал меня к себе в гости.

– В Лион? – оживился Скэбис, когда я поведал ему о своих планах на ближайшее будущее. – Как интересно. Я буквально недавно закончил читать одну книгу, и там говорилось, что Соньер тоже бывал в Лионе. Судя по описаниям, удивительный город. А почему ты собрался в Лион? У тебя есть там знакомые?

– Ага, Ришар. Мой давний приятель, – сказал я. – Да ты его знаешь, вы с ним виделись несколько раз, когда он приезжал ко мне в гости. Прошлым летом мы все вместе ходили в «Грифон». Такой типичный француз…

– Ага, точно, – перебил меня Скэбис. – Приятный парень, Я хорошо его помню. Такой низенький и пухлощекий, да?

Ришар Бельи – худой и высокий, всегда улыбчивый и веселый, с ушами и носом, размеры которых выходят за рамки среднестатистической нормы. Откровенный англофил, он много лет прожил в Лондоне; говорит по-английски получше некоторых англичан и знает наизусть все тексты «The Smiths». Его любимая книга – словарь английских идиоматических выражений. Он просто не мыслит себя без Англии и приезжает сюда постоянно, пять-шесть раз в году, и всегда заезжает ко мне – пусть даже всего на денек. Мы с ним познакомились в середине восьмидесятых, когда я начал писать для «Melody Maker» еженедельного музыкального издания. Ришар работал фотографом в той же газете, и мы с ним часто работали вместе, пока он не уехал обратно во Францию в 1991 году. Он продолжал заниматься фотографией и при этом еще подрабатывал диджеем (на радио и в клубах), поваром в ресторане, переводчиком и (чем только не занимаются умные люди!) консультантом по солнечному затмению. Всю неделю, предшествовавшую полному солнечному затмению, «накрывшему» изрядную часть Земли в 1999 году, Ришар Бельи каждый вечер вел пятнадцатиминутную передачу на первом национальном канале французского телевидения.

– Ну да. Я понял, кого ты имеешь в виду, – сказал Скэбис. – Приятный парень. Я хорошо его помню. Ты когда собираешься отправляться? На самом деле я бы поехал с тобой. Там есть на что посмотреть. А еще мы могли бы выбрать время и зарулить в Ренн-ле-Шато.

– Так, погоди. И при чем здесь вообще Ренн-ле-Шато? Откуда оно вдруг всплыло? Я всего лишь собираюсь навестить своего старого друга. Съездить по-быстрому, на пару дней.

– Просто жаль упускать такой случай. Слушай, мы едем в Лион…

– Я еду в Лион…

– И раз уж мы едем в Лион, что нам мешает взять напрокат машину и… как там оно называется… – Скэбис издал тихий протяжный свист и изобразил рукой сложный зигзаг, подражая движениям змеи, ползущей по извилистой тропке, – …по Ренн-ле-Шато. Я в том смысле, что сколько там ехать? Час, не больше.

– Скэбис, как у тебя с географией? От Лиона до Ренн-ле-Шато – несколько сотен миль.

– Да? Значит, поедем быстро.

Мне нравится думать, что я хорошо знаю Скэбиса, но я далеко не всегда понимаю, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Он любит выступить с провокационными заявлениями – исключительно для того чтобы проверить реакцию окружающих, испытать их на прочность, понять, как далеко ему можно зайти, – и часто бывает, что он имеет в виду совершенно не то, что сказал, или же не совсем то, или все-таки то, но немного в другом аспекте. Однако на этот раз Скэбис даже не думал шутить. Он действительно собирался поехать со мной в Лион и хотел, чтобы после Лиона я поехал с ним в Ренн-ле-Шато.

В тот же день, уже вечером, он позвонил мне и пригласил зайти в гости. Сказал, что у него для меня «кое-что» есть.

– Вот. – Скэбис улыбнулся и указал на толстую стопку каких-то листов на кухонном столе. Это были фотокопии отдельных страниц из французских журналов, посвященных Ренн-ле-Шато, из картонно-коробочного собрания Рэта Скэбиса. Все они относились к середине 1980-х годов. Это были рукописные тексты Алена Фера с множеством иллюстраций – черно-белых рисунков, изображающих эпизоды таинственной истории Ренн-ле-Шато. Каждая страница представляла собой настоящее произведение искусства.

– Я их скопировал для тебя, – сказал Скэбис. – Я же знаю, что ты фанат Фера.

– Спасибо, Скэбис, – ответил я с чувством, перебирая листы.

– Я тут на днях разговаривал с папой и спросил его про Фера, – продолжал Скэбис. – Как оказалось, он живет в Ренн-ле-Шато. Надо будет его разыскать, если я там окажусь. Включи чайник, ага?

На столе рядом с чайником я заметил стопку аккуратно сложенных свежевыстиранных футболок, поверх которых лежал паспорт.

На самом деле я был вовсе не против того, чтобы Скэбис поехал со мной в Лион. Путешествие в компании с Рэтом – это всегда приключение. И Ришар, я был уверен, не стал бы по этому поводу напрягаться. Ришар Бельи – самый невозмутимый человек на свете, по крайней мере из моих знакомых: он спокоен, как слон. Тем более, настолько я знаю Ришара, с его точки зрения, два гостя из Англии – это в два раза лучше, чем один гость из Англии. А что до идеи Скэбиса смотаться на пару деньков в Ренн-ле-Шато… в конце концов, почему нет? Меня ничто не торопит обратно в Брентфорд.

Где-то через неделю, в сырой и пасмурный майский полдень, мы со Скэбисом сели в поезд до Ватерлоо. (Нам повезло: мы забрали два последних билета.) В Ватерлоо нам предстояло сделать пересадку до Лилля, а оттуда – уже до Лиона. Я считаю, что было бы проще доехать до Ватерлоо на такси, но Скэбис вбил себе в голову, что эта поездка, которую он называл «нашим маленьким поиском Святого Грааля», обязательно должна начинаться на железнодорожном вокзале. Кстати, мы чуть было не опоздали на поезд. Если бы Роберт МакКаллам не довез нас до вокзала (все 500 ярдов он гнал, как маньяк), «наш маленький поиск» завершился бы еще до того, как успел толком начаться.

Мы заскочили в ближайший вагон, поскольку поезд уже отходил от перрона, и тут нам повезло: купе первого класса оказалось свободным, и нам не пришлось никуда идти.

– Ладно, успели, – вздохнул Скэбис. Он был в футболке с надписью «Вандалы» – одна из лучших панк-групп США, – в вытертых джинсах с огромными дырами на коленях и в тапочках.

– Слушай, Скэбис, а ты специально поехал в тапках? – спросил я, предполагая, что в спешке он просто забыл переобуться. Я думал, что он сейчас взглянет на свои ноги и скажет что-нибудь матерно-экслрессивное, ну или хотя бы «вот блин». Но он не стал материться, он вообще ничего не сказал. Даже не посмотрел на свои ноги. И ходил в тапках все время, пока мыс ним были во Франции.

* * *

Мы со Скэбисом взяли в дорогу книги. Он перечитывал Проклятое сокровище Ренн-ле-Шато» Жерара де Седа уже по третьему или четвертому разу, а я изучал «Модель Соньера и тайну Ренн-ле-Шато» Андре Дюзе. Именно в этой книге Скэбис прочел, что Беранже Соньер часто бывал в Лионе, в городе, который Дюзе называл «эзотерической столицей Франции» – и не без оснований. В свое время там была очень сильная «диаспора» тамплиеров. В шестнадцатом веке Лион превратился в крупнейший центр книгопечатания и, таким образом, сыграл немаловажную роль в европейском Возрождении. Это был город вольнодумцев и интеллектуалов, в число которых входили писатель-сатирик Франсуа Рабле, чьи книги были запрещены католической церковью, и его большой друг Нострадамус, чьи знаменитые пророчества, также преданные анафеме, дошли до нас только стараниями одного свободомыслящего лионского печатника. Во времена Беранже Соньера в Лионе вовсю процветал мартинизм, религиозно-мистическое учение, смесь христианства и иудейского мистицизма. Практически весь город превратился в одно большое тайное общество, устроенное по принципу масонских лож со столь же замысловатыми символистическими ритуалами и сложной иерархией.