– Вуаля, – Соня вытащила из рюкзака тетрадку, – а мы уже. Мы записали всех, кто во время войны жил. И с некоторыми даже поговорили. Но про Старцева нам почти ничего выяснить не удалось. Кто-то был еще маленьким совсем, кто-то не в курсе. Но один дед, представляете, что сказал? Что помнит, как его отец всегда плевался, когда мимо дома у водокачки проходил, и говорил, что там во время войны предатель жил, бывший учитель немецкого. Так что мы теперь знаем, где его дом. Можем показать.

Яков Семенович заулыбался:

– Молодцы! Отлично. А охотно люди с вами разговаривали?

– С Сорокой-то? – усмехнулся Даня. – С ней попробуй не поговори, она как начнет трындеть.

– Трындеть?! Да я ценную информацию добывала, – возмутилась Соня, – ты бы без меня вообще не справился.

– Да чего там ценного? Одна бабулька целый час перечисляла своих родственников, с кем там что во время войны случилось и как они там потом женились, детей рожали. А другая, которая раньше в магазине работала – я ее помню, – рассказала, как они с братом к партизанам попали.

– Ага, – перебила Соня, – представляете, родителей их расстреляли, и фашисты хотели их в лагерь отправить. Но дядя Коля их к себе забрал, а потом к партизанам по реке переправил. Она мало чего помнит, ей только пять лет было, а брату – два.

– А потом еще наша соседка, баба Нина, про своего дядю рассказывала, как он в наступлении участвовал, город освобождал. В общем, наслушались историй.

– По-моему, для первого раза просто замечательно! Вы к дому Старцева сходите, потом расскажете. А у меня к вам вопрос про Библионочь и литературный аукцион…

Яков Семенович вкратце рассказал, как он думает всё организовать. Мы разочарованно застонали, узнав, что ни вампиров, ни привидений не предвидится, а вместо этого нам надо превратить комнаты библиотеки в какие-то литературные произведения.

– Детский сад какой-то, – махнул рукой Виталик, когда мы вышли из библиотеки. – Ну, до субботы, ватсоны!

– Может, прогуляемся в парке? Погода хорошая! – предложила Соня.

Погода и правда была почти весенняя, и то ли из-за пробивающейся сквозь черную грязь новенькой травы, то ли из-за набухающих на ветках почек казалось, что вот-вот вылезет, проклюнется что-то новое, свежее, необычное. Все шли молча и думали каждый о своем. Мне очень хотелось верить, что, освободившись от долгой сонливой зимы, мы наконец проснемся и совершим какой-то настоящий поступок: вон, сестру Ромкину спасем, что ли, или про Старцева выясним. Но пока и то, и другое было недостижимо. К тому же я так и не могла понять, что делать с новым знанием об Алмихе. Рассказывать остальным, что он тоже Старцевым интересуется, или пока не стоит?

Я посмотрела на Ромку. Он, понятное дело, думал о сестре, и мысли эти, судя по его лицу, были совсем не радостными: Леночка до сих пор не пришла в себя, и вчера, зайдя к ней в палату, он ее не узнал. Лена выглядела старше и была похожа на куклу из музея восковых фигур, только в отличие от нее вся была утыкана проводами и трубочками. Жуткое зрелище; он так и не заставил себя подойти поближе.

Близнецы. О чем они думали? Наверное, о том, как придут домой и Даня засядет за свою диораму, а Соня – за декупаж, как потом будут отпихивать друг друга от компа, чтобы запостить фотки во «вконтакте», а потом пойдут выгуливать Бальтазара, упитанного боксера, похожего на свинью, а тот будет выискивать под последним весенним снегом какую-нибудь гадость.

Виталик, судя по самодовольному виду, видел себя победителем литературного конкурса. А как иначе: сейчас Яков Семенович удосужится прочитать его рассказ, поправит там, чего не так, и он – лауреат, юный талант. Может, даже в Москву пригласят?

А вот Танечка… Танечка явно думала о Виталике: высокий, темноволосый, умный, ироничный, он наверняка напоминал ей Шерлока из последнего фильма. И всегда такой аккуратный и подтянутый. Только вот на Таню он вряд ли смотрит серьезно – только подкалывает, как все одноклассники, из-за роста. Но Танечка на него не обижалась. Как можно обижаться на идеал?

Все ждали от этой весны чего-то нового… И тут – опа! – на дорожку из-за дерева выскочило что-то новое, а точнее, кто-то.

– Здорóво! – помахал Гришка и отряхнул испачканные колени. – Ну, че придумала? – кивнул он мне.

– Да ничего не придумала, – я опустила голову. Все заинтересованно столпились вокруг.

– О чем это вы? Что случилось-то?

Пришлось рассказывать. Как я наткнулась на форум, как Гришка всю ночь вычислял, с какого адреса туда писали, и про Титана, то есть Алмиха, конечно.

– Не может быть, – всплеснула руками Танечка. – Алмих-то тут каким боком?

– Всеми двумя. Вот не зря мне не понравилось, как он разволновался, когда мы про Старцева сказали. Но у нас проблема.

Я опустила голову.

– Надо как-то пробраться к нему в кабинет и… Сколько времени тебе там понадобится, Гриш?

– Ну-у, если б знать точно, что мы ищем, а так – час, не меньше.

– А я знаю, что делать, – вдруг сказал Рома, и все посмотрели на него. – Я завтра должен зайти к директору, бумаги для мамы подписать, ну, и попытаюсь окно для вас заклинить, чтобы фрамуга не закрывалась, а вы потом через окно залезете, когда он домой уйдет.

– Супер! – восхитилась я. – Хоть бы срослось!

– Ну вы даете, – покрутил у виска Виталик. – И всё из-за какого-то стукача семидесятилетней давности.

Это было похоже на сплошное дежавю – каждый день встречаться с кем-то под стендом с грамотами около директорского кабинета. На сей раз мы встречались с Ромой: он полчаса назад зашел к Алмиху и пропал там. Я, кажется, выучила наизусть, какую грамоту, кому, в каком году и за что дали. Вряд ли это знание когда-то пригодится, хотя… кто знает? Наконец дверь распахнулась и на пороге появился Ромка.

– Есть, – одними губами произнес он и, подхватив меня под локоть, оттащил за угол. – Короче, сейчас Алмиху звонил кто-то, и он договорился с ним о встрече в четыре часа в здании администрации. Это ваш шанс! Пока он разговаривал, я к окну подошел якобы воздухом подышать. Окно теперь полностью не закроется, я в щель жвачку засунул. Прикрыть можно, а полностью закрыть – никак. Только не забудь потом ее вытащить!

– Вот это да-а-а. – Я начинала чувствовать себя героиней авантюрного романа. Кто бы сказал еще неделю назад, на что я способна, не поверила бы: всегда считала себя спокойной, домашней и, чего уж скрывать, – трусихой.

А тут – нá тебе!

Операция прошла довольно гладко, хотя сначала я подумала, что все сорвалось. Без четверти четыре мы с Савельевым уже сидели в кустах под окном и ждали, когда Алмих выйдет из школы. А он все не выходил и не выходил. В 16 часов, когда он, по идее, должен был уже быть в администрации, я решила, что, наверное, мы проворонили его, и направилась к окну. Я подпрыгнула и, зацепившись руками, стала подтягиваться на карнизе, как вдруг заметила в кабинете какое-то движение. Алмих встал из-за стола и, наклонившись, складывал документы в портфель. Я отпустила руки и ухнула вниз, больно проехавшись коленкой по шершавой стене. Минуты через две из школьных дверей показался Алмих. Он прошествовал к машине, а я облегченно вздохнула: путь к заветному кабинету был свободен!