Пока шел этот ужасный, словно пилящий нервы тупой пилой, звук, камера будто между прочим скользнула влево, в угол, где сходились две бетонных стены. Задержавшись на три-четыре секунды в этом углу, камера вернулась к главному действующему лицу съемки. Однако этих секунд было достаточно, чтобы сообразить — белый продолговатый предмет, лежащий в углу, — это тело женщины. Больше никаких деталей рассмотреть было невозможно — только разметавшиеся светлые волосы и мелово-бледный оттенок кожи. Невозможно было и определить причину ее смерти — пистолетный выстрел в затылок, удар ножа, укол ядовитого препарата или же просто пара крепких мужских рук на горле.

Иллюстрация к фразе «Чтобы самому не попасться, я посылал жену...» получилась весьма выразительная.

Он все-таки попался, но она — как и должно было получиться — попалась раньше его.

— И я все испортил сам! — прорвалось сквозь вой. — Я сам все загубил! У меня было все для нормальной жизни! Не было ничего такого, ради чего стоило бы... Но я это сделал, и я больше не могу, не могу... Все — исчезло! Все — закончилось... Если бы меня могли простить...

— Слишком поздно, — прозвучал вердикт за кадром. — Ты предал свою компанию, предал своих друзей, предал свою семью... Ты предал самого себя.

Мужчина опустил голову, обмяк — будто бы уже закончил земное существование под градом прозвучавших обвинений. Однако последняя точка еще не была поставлена.

Камера пододвинулась вплотную к лицу мужчины, и поэтому не было видно человека, который подошел и встал за стулом. Были видны лишь его пальцы, жестко вцепившиеся в небритые бледные щеки.

— Посмотри в камеру, — сказал этот кто-то. — Смотри точно в камеру... Ну!

Пальцы дернули голову мужчины, и на миг все сидящие в просмотровом зале ощутили на себе этот жуткий взгляд еще не мертвого, но уже и не живого человека. Затем взгляд пропал, голова ушла вверх, показалась бледная вытянутая шея...

Вылетевшая откуда-то сбоку рука с ножом совершила быстрое движение, ставшее последней точкой в земном существовании исповедовавшегося перед камерой человека. Некоторое время в центре кадра находилось испачканное темной жидкостью лезвие ножа, а потом его поглотила абсолютная темнота.

Металлический вагонный стук еще стоял в ушах Монгола, когда он вошел из тамбура в коридор. Он не спешил, потому что всякая спешка ведет к ошибкам. Монгол тщательно закрыл за собой дверь, но шум в ушах все еще стоял — Монгол удивленно тряхнул головой и лишь секунду спустя понял, что источник этого звука находится не в тамбуре, а в коридоре. Что это за источник — Монголу объяснять не требовалось. Два «Макарова» хором дырявили дверь купе, и, судя по всему, это была та самая дверь, за которой находились Морозова, Кирсан и невезучий питерский программист.

Монгол дождался, пока грохот стихнет и стрелки займутся перезарядкой. Тогда он протянул руку с пистолетом вдоль стены и, когда ствол оказался на прямой линии с основной частью коридора, трижды нажал на спуск, после чего стремительно отдернул руку назад. Кто-то громко чертыхнулся в ответ на слепые пули Монгола, так же наугад Монголу ответили, расколотив бежевую пластиковую панель на стене, но основное внимание по-прежнему уделялось двери купе. Это было странно. Монгол думал, что спугнет налетчиков, но те продолжали делать свое дело. Или они были суперпрофи и не боялись ни черта, или они были суперидиоты. В любом случае их нужно было убрать.

Монгол присел на корточки, положил пистолет на пол и взялся за край ковровой дорожки. После чего дернул что было сил. Миг спустя пистолет снова был у него в руке, Монгол прыгнул из своего закутка вперед, упал и с пола расстрелял потерявших равновесие людей. Один из них был совсем рядом — видимо, отправился разобраться с Монголом. Вместо этого он получил пулю в упор, и его кровь забрызгала рукав куртки Монгола. Второй стрелок после того, как ковровая дорожка пришла в движение, упал и подставился под пулю в живот. Третий человек, страховавший другой конец коридора, бросился бежать, Монгол выстрелил ему вслед, но позорно промазал. Впрочем, легче беглецу от этого не стало, потому что в тамбуре он напоролся на Дровосека, несколько растерянного, а потому особо лютого. Дровосек не любил, когда события выходили за рамки его понимания — столкнувшись лоб в лоб с взлохмаченным бледным чудаком, норовившим заехать Дровосеку «Макаровым» по роже, Дровосек просто взял парня за горло, выволок в тамбур и там один раз ударил левой рукой. Этого было достаточно.

Монгол стоял перед изуродованной дверью морозовского купе и хмуро молчал. Все прочие двери в вагоне были задраены наглухо, как в подводной лодке перед погружением. Никто не интересовался, что случилось. Это было разумное поведение, с точки зрения Монгола.

Сам же он посчитал разумным осторожно постучать по двери купе — так, как было условлено. Три раза, потом еще один. Еще Монгол на всякий случай назвал себя. Пока он ждал ответа, боковым зрением успел заметить, что со стороны противоположного тамбура появился встревоженный Дровосек, разминающий на ходу пальцы рук. Монгол знаком посоветовал ему держаться на дистанции. Дровосек послушался.

Секунд через десять дверь купе неожиданно отъехала в сторону, и Монгола обдало сквозняком из разбитого пулями окна.

— Монгол, — хрипло сказала Морозова, целясь ему в лоб из маленького «ПСМ», который Монгол сам же и закладывал в тайник.

— Да, — сказал Монгол, подумав почему-то в этот момент о том, что его собственный пистолет пуст — он не успел вставить новую обойму. Эта женщина опять его переиграла, возможно, даже сама этого и не заметив. Выглядела Морозова ужасно. Ее розовый костюм был порван в нескольких местах, испачкан кровью и какими-то черными пятнами.

— Вытаскивай его, — сказала Морозова негромко. Она вылезла из купе в коридор, постепенно выпрямляясь и выходя из того скрюченного состояния, в которое загнала себя с началом стрельбы, пытаясь вдавить руки в ребра, ноги в живот, голову в грудь — стать маленьким комком съежившейся материи, в которую невозможно попасть даже очень смышленой пуле... Эти невыносимо долгие полторы-две минуты Морозова словно сидела внутри чемодана, а теперь выбралась наружу и с наслаждением распрямляла конечности. Впрочем, если наслаждение и было, то оно осталось глубоко внутри Морозовой — на лице проявились только озабоченность и тревога.

А Монгол вытаскивал его. Он сразу понял — кого. Вытаскивать программиста смысла не было — тот положил свою невезучую голову на стол, в виске чернело входное отверстие меткой пули. Кирсан же был молчалив и сосредоточен, как обычно, только слишком бледен и совсем беспомощен. Монгол не видел крови, но он чувствовал слабость тела, которое вытаскивал из купе.

— Уходим, — бросила Морозова, держась за поручень и разглядывая два мертвых тела на полу. На Дровосека она не смотрела.

— Уходим, — понимающе кивнул Монгол. Он передал тело Кирсана в мощные руки Дровосека, а сам вернулся назад, чтобы оттащить от купе Морозову: та, несмотря на собственный приказ уходить, меланхолично таращилась на разбросанные коробки со шмотками, на свои раздавленные очки... Во взгляде Морозовой было нечто вроде ностальгии — будто бы она вернулась в места, где когда-то была молода и счастлива.