Она вышла из комнаты, оставив служанку сидеть у кровати, и указала на трещины и царапины на двери, которая с честью выдержала атаки главы дома. Доски в некоторых местах треснули, но не поддались.

– Ох, – прошептала Фрина. Она была потрясена услышанным и уже сомневалась, стоит ли искать убийцу Макнотона.

– Отец частенько бил маму… и меня тоже, – призналась мисс Макнотон. – Но потом он отступился от меня – я пригрозила, что уеду из дома и возьму маму с собой. Это его испугало: он боялся скандала, а я могла устроить ему такое, о чем бы он еще долго жалел. Отец не трогал маму, когда я была дома, но я не часто сюда приходила. Я ведь учусь в художественной школе, вы, верно, слышали.

– Да, ваш брат сказал мне, что вы художница. А у Банжи на стене до сих пор висит ваша акварель с изображением самолета. – Фрина попыталась разговорить девушку: за все время их беседы, та ни разу не упомянула брата.

– Билл не верит, что я могу рисовать. Он ничегошеньки не смыслит в искусстве. Называет Паоло грязным маленьким даго. Но брат не убивал отца, – заявила мисс Макнотон; она остановилась на лестнице, положив одну руку на перила. – Если бы Билл сделал это, он бы по всему свету об этом раструбил. И не стал бы сбегать. Он весь в отца: всегда уверен в своей правоте. Ни он, ни отец в жизни ни разу не совершали ошибки и не просили прощения. Сделай это Билл, он так бы и остался стоять над телом да еще заявил бы, что имеет все права лишить своего отца жизни, и пусть кто-либо попробует их оспорить. Не знаю, кто его убил, но точно не Билл. И я не очень расстроюсь, если вы не найдете убийцу. Пожалуй, так даже лучше. Тысячи людей имели полное право ненавидеть его, и все они люди достойные. Я тоже терпеть его не могла и не прощу ему того, что он сделал с мамой и со мной. Знаете, когда переставал ломиться в мамину дверь, он являлся ко мне и пытался взять меня силой.

– И ему это удалось? – осторожно спросила Фрина.

Мисс Макнтон невидящим взглядом посмотрела сквозь Фрину.

– Когда я была моложе, – ответила она спокойно. – Он поймал меня в ванной. Дважды. После этого я всегда подпирала дверную ручку спинкой стула. Тогда он стоял под дверью и орал на меня, требуя впустить. Я даже подумывала, не уступить ли ему, потому что это его успокаивало, но не могла, в самом деле не могла. Поэтому Паоло – единственный мужчина, которого я когда-либо любила, могла полюбить. Он так заботится обо мне, он терпел, когда я отказывала ему и плакала… и… и…

– Понимаю, – тихо сказала Фрина, – такое случается со многими женщинами. Нам с вами посчастливилось найти мужчин, которые извлекли нас из наших раковин. Пойдемте вниз, мисс Макнотон, надо согреться. А потом, может быть, вы покажете мне свои работы?

– Пожалуйста, зовите меня Амелия, – вдруг попросила мисс Макнотон. – Вы единственная, кроме Паоло, кому я рассказала… Пойдемте сядем у камина в гостиной, я принесу туда рисунки. Может, вам еще и не понравится, – предупредила она и взбежала вверх по лестнице.

Фрина прошла в большую красивую гостиную, обставленную китайской мебелью. Потолок был выкрашен красным лаком, на стенах висели картинысвитки и вышивка. Несколько восточных безделушек красовались на каминной полке. Резные стулья были инкрустированы черным деревом, на сиденьях лежали шелковые подушки, ножки украшали изображения львов и облаков.

На камине стояла особняком скульптура из жадеита – дракон, пожирающий оленя. Глаза оленя невольно напомнили Фрине глаза госпожи Макнотон; она поспешила отвернуться и принялась рассматривать картину на шелке, висевшую у квадратного решетчатого окна. Фрина узнала копию работы известного художника «Два господина рассуждают о рыбе». «Посмотрите, как рыба резвится в чистой воде!» – восклицает один мужчина. – «Это всемогущий Бог дает ей повод радоваться». – «Но вы же не рыба, откуда вам знать, чтó приносит наслаждение рыбе?» – возражает другой. – «А вы не я, – отвечает первый, – и не можете судить, известно мне или нет, что' приносит наслаждение рыбе». На эту реплику, конечно, уже не было ответа.

«Что мы вообще знаем о других?» – размышляла Фрина. Случись ей встретить покойного и никем не оплакиваемого господина Макнотона, догадалась бы она, что перед ней домашний тиран, который, получив отставку у жены, набросился с сексуальными домогательствами на дочь?

Амелия торопливо вошла в гостиную и плюхнула на руки Фрины внушительных размеров портфолио.

– Пойду распоряжусь насчет чая, – пробормотала она и снова выпорхнула из комнаты.

Фрина распознала скромность художника. Она разложила рисунки на столике: акварели, несколько эскизов маслом, рисунки углем и сангиной. Они хороши, с удовольствием отметила Фрина. Всегда легче похвалить от души, чем ломать голову, что бы такое сказать о ерунде.

Здесь были три акварели, изображавшие аэропланы на фоне белого неба. И точные, четкие карандашные рисунки цветов и птиц, явно несущие в себе влияние китайского искусства. Несколько грязноватых пейзажей и удачное кубистское изображение дома; но лучше всего мисс Макнотон удавались портреты. Мелом или углем Амелия могла передать разительное сходство, точнее, чем на фотографии. Вот Билл в летном комбинезоне – огромный и самоуверенный, но с едва заметной беспечной улыбкой, которую подметила и Фрина. А этот рисунок пастелью – портрет матери. Это она, измученная и нахмурившаяся, Фрине был знаком ее неуверенный торопливый взгляд. Талант Амелии еще не раскрылся полностью – линиям не хватало уверенности, а краскам смелости. Фрина с удовольствием перебирала портреты. Вот группа детей, немного напоминает Мурильо,[13]но все равно очаровательно. А вот одиннадцать изображений кошки; художнице удалось передать едва проступающую под мехом мускулатуру животного. Портрет смуглого мужчины, худого и страстного: глубоко посаженные глаза и привлекательное лицо фавна, острые уши – все это производило впечатление мощи и настойчивости. Фрина вспомнила о Медичи и подумала: не копия ли это работы художника Возрождения? Она перевернула портрет: «Паоло». Ага. Привлекательный, но не красавец. Глубокий, сильный характер. Такой мужчина не мог не произвести впечатление на Амелию, ведь она знала лишь властных мужчин, которые скандалили и набрасывались на нее.

Еще один женский портрет. Фрина узнала свою подругу Изолу ди Фраоли, исполнительницу баллад. Сходство было передано прекрасно: копна черных волос, сверкание серег, глубокий вырез на груди, пухлые руки и лукавая проницательная полуулыбка. Последняя живописная работа – портрет мужчины. Высокий и широкоплечий, но склонный к полноте, он стоял, расставив ноги, как бы нависая над художницей. У мужчины была тяжелая нижняя челюсть и широкие скулы, на щеках и носу проступали красные пятна. Одна рука была сжата в кулак, рот открыт, словно он отдавал команду. Это была почти карикатура, но такая выразительная, что становилось ясно: художница испытывает ненависть к каждой черте своей модели. Но, как художник, Амелия честно изображала свою модель. Фрине незачем было заглядывать на обратную сторону. Сходство с Биллом было разительным. Это был отец Амелии. Фрина пожалела, что ей предстоит искать убийцу этого человека. Он был воплощением всего, что она ненавидела в мужчинах.