— Скотина.

— И вдруг — бац! — натыкаешься на американскую мечту собственной персоной. Она зарабатывает тем, что ее секут! Господи, тут даже никакой символики разводить не надо, все уже готовенькое Появляется Гиршкин, жалостливый, с разбитым сердцем, не знающий, с кем бы разделить ежегодное жалованье в двадцать тысяч, и вмиг мазохистка оборачивается садисткой, и не будем забывать о поцелуях, разговорах, прогулках при луне: ах, какой парень, он хочет помочь. И что же добрый самаритянин получил в награду? Хала есть Хала. Жутко интересной ее не назовешь. И вот тут у нее многовато…

— Нарочно язвишь, чтобы заглушить голос совести?

— Ничего подобного. Я говорю тебе то, что ты и сам в глубине души давно знаешь. Перевожу с русского оригинала.

Но совесть Баобаба была нечиста. Ведь именно он познакомил Владимира с Халой. Встреча произошла на «праведной» пасхальной вечеринке, ежегодно устраиваемой Баобабом. Квартира кишела студентами из Городского колледжа, где хозяин подвизался в качестве вечного студента и поставщика золотистого марокканского гашиша.

Хала сидела в углу хозяйской спальни на кресле из мешковины, переводя пристальный взгляд с сигареты на пепельницу и вновь на свою тлеющую собеседницу. Спальня Баобаба была вместительным, хотя и лишенным окон логовом; присутствовавшие вежливо жались по углам, освободив середину комнаты для почетных гостей.

Итак в одном углу сидит Хала, в одиночестве, покуривая, стряхивая пепел; в другом — парочка студентов-инженеров: толстый и демонстративно голубой филиппинец гипнотизирует пестро одетого и впечатлительного парня, вдвое моложе гипнотизера («Ты — Джим Моррисон… Я — Джим Моррисон!»); в третьем углу — Роберта, недавно вошедшая в жизнь Баобаба и намеренно приставленная к профессору истории, румяному канадскому губошлепу, преподававшему у Баобаба. И наконец, четвертый угол, где наш герой пытается завести интеллектуальную дискуссию о разоружении с украинским студентом по обмену.

Почетным гостем выступил сам Баобаб. Он появился одетый под Спасителя, пожонглировал терновым венцом, поманипулировал набедренной повязкой, обнажившись слегка сверх приличий; все от души посмеялись. Включая Халу, закутанную в саму себя — ворох темной ткани и сатанистских побрякушек Затем Баобаб приласкал сначала Джима Моррисона, а потом и здоровяка-гипнотизера, попытался вырвать Роберту из академических когтей профессора и в конце концов уселся рядом с Владимиром и украинцем.

— Станислав, на кухне делают тосты, — обратился Бао к украинцу. — По-моему, им без тебя не обойтись. — Когда же украинец убрался, он сообщил: — А вон там, в углу, Хала, подруга Роберты.

— Хала? — Владимир, разумеется, сразу вспомнил о вкусном мягком хлебе, который пекут в канун еврейской субботы.

— Ее отец торгует ширпотребом в Гринвиче, штат Коннектикут, а она работает жертвой.

— Она могла бы стать отличной Магдалиной твоему Христу, — хмыкнул Владимир.

Тем не менее подошел представиться.

— Привет. — Владимир присел на край ее гнезда из мешковины. — Знаете, здесь только о вас и говорят.

— Нет, — возразила Хала. Возразила не с ложной скромностью, не всплеснув руками и растягивая слово «не-е-ет». Просто тихо и смиренно обронила; вероятно, в ее тоне даже прозвучала жалоба, и Владимир, конечно, эту нотку расслышал. Ее «нет» означало «нет, о ней здесь никто не говорит, не тот она человек».

Возможна ли любовь с первого слова? И особенно когда это первое слово «нет»? Здесь следует умерить скептицизм и ответить утвердительно: да, в пострейгано-бушевском Манхэттене с его неприкаянной молодежью, утыканной сережками по всему телу, вскормленной на мелькающих картинках и непонятно чего желающей от жизни, такое вполне возможно. Ибо в этом единственном слове Владимир, разочаровавшийся в себе с тех пор, как позорно бежал со Среднего Запада, в этом слове он увидел желанную замену любви к себе. Перед ним сидела женщина, одинокая, никому здесь не интересная, работавшая жертвой и, как заподозрил Владимир, допускавшая экстравагантность исключительно в одежде, во всем остальном она наверняка не преступала определенных границ.

Иными словами, он мог бы ее полюбить.

И даже если его предположения окажутся беспочвенными, все равно: Владимира — не станем скрывать — возбуждала мысль о чужих руках, касавшихся ее тела с намерением причинить боль, и одновременно он пытался вообразить, каков будет секс с нею и что он может сделать, чтобы изменить ее жизнь. Кроме того, она выглядела привлекательно — младенческий жирок и прочее, — особенно в своем несусветном прикиде.

— Ладно, — легко согласился Владимир, стараясь не спугнуть девушку. — Я просто хотел с вами познакомиться.

О, Владимир, мягкосердечный художник, сор — его материал!

Так они познакомились. Очевидно, прошло немало времени с тех пор, как мужчина заводил с Халой беседу — пространную и почти без давления (иностранец Владимир и сам был подавлен). Последующие девять часов были проведены в разговорах — сначала в спальне Баобаба, потом в соседнем кафе и наконец в спальне Владимира. Они были близнецами-беглецами — один из России, другая из Коннектикута — и теперь строили планы нового побега, совместного, в обстоятельства, в которых они, по крайней мере, смогли бы существовать достойно (именно это слово было пущено в ход). К тому моменту, когда Владимир созрел, чтобы поцеловать ее, наступило десять утра. Поцелуй вышел скудным, но нежным, после чего они сразу заснули друг на друге и проспали сутки.

В «Туше» Баобаб в присущей ему манере продолжал разглагольствовать о проблемах своего друга. Но Владимиру не терпелось задать один очень личный вопрос:

— А правда ли, что с Халой можно расстаться? Порвать с ней по собственной воле? — И он сам ответил на этот вопрос: Да, да… Порвать. Это необходимо.

— Ну конечно, расставайся, — поддержал его Баобаб. — Если тебе нужна моя помощь эксперта, только скажи — напишу исследование или еще что. А лучше пусть Роберта это уладит. Она способна уладить что угодно. — Он вздохнул.

— Кстати, о Роберте, — произнес Владимир, намеренно подражая интонации Баобаба. — Мне начинает казаться, Бао, что если я должен сам решать свои проблемы, то и тебе следует быть мужчиной и как-то разобраться в ситуации с Робертой.

— Разобраться по-мужски?

— В пределах разумного.

— Вызвать Ласло на дуэль? Как Пушкин?

— Думаешь, в отличие от Пушкина, тебе повезет? Думаешь, сумеешь, выхватив пистолет, хладнокровно застрелить этого татарина, а?

— Влад, ты хочешь быть моим секундантом? Ужасно благородно с твоей стороны. Идем, пора убить этого гада.

— Пафф! — усмехнулся Владимир. — Не желаю принимать участие в безумии. Кроме того, ты обещал, что мы будем пить всю ночь. Обещал сгубить мою печень до срока.

— Владимир, твой друг просит тебя о помощи. — Баобаб нахлобучил на голову утратившую форму «федору».