Но Ева ответила:

— Немножко пою, правда, получается у меня не очень хорошо. Верно, Бриджит?

— Верно, — вполне серьезно ответила ее сестра, переводя взгляд на меня.

Глаза у нее в самом деле были зеленые даже вблизи. Чуть младше меня — буквально на несколько месяцев, она, неудержимо искренняя, прямолинейная и бойкая, вела себя почти как ребенок. Попав в поле ее зрения, вы немедленно начинали склоняться к абсолютной честности, без всяких «взрослых» любезностей и обиняков. Я почувствовал это сразу же и был не менее потрясен, смущен и раздавлен, чем минуту назад с Евой. Между двумя этими девушками я ощутил себя заикой и убогим карликом.

— Вы пишете, не так ли? — перехватила меня Бриджит. — А чтения устраиваете?

— Нет, — пробормотал я. — Пока не устраивал.

Наверно, в этом доме писатели постоянно читали свои произведения. Бен Керри мог начать в любую минуту. Поэтому тон у меня был извиняющийся.

— Сомнительное удовольствие, — произнесла Бриджит.

Ева рассмеялась медленным ленивым смехом из другого мира, из далекой страны спелой кукурузы, извилистых рек и теплого солнца. Бриджит пропустила его мимо ушей.

— Вам может показаться, что я несправедлива, — продолжала Бриджит, пристально глядя на меня, — потому что меня саму хлебом не корми, дай поиграть на скрипке. Но это совсем другое.

— А вот и нет, милая моя, — сказала Ева.

— Да, другое. Чьи-то сочинения играть не так стыдно, — тараторила Бриджит, обращаясь главным образом ко мне. — Я и сама люблю почитать стихи или рассказы знакомых, но избавьте меня от прилюдных чтений! Ужасно глупо выглядит и звучит. Мне становится неловко за человека, потом я начинаю злиться… Сплошное расстройство! Я вас предупредила, Грегори Доусон.

Я ответил, что не нуждаюсь в предупреждениях.

— И вообще, — добавил я, немного расхрабрившись от упоминания моего имени. — Я и не хочу, чтобы про меня думали, будто я писатель. Я еще толком и не начал писать. Ваш отец просто спросил меня об увлечениях, вот я и ответил. Не переживайте, я вам ничего читать не буду.

Тон у меня, вероятно, был почти оскорбленный, и я уже забыл, как обрадовался, что мистер Элингтон рассказал семье о моем хобби.

— Ладно, не злитесь, — сказала Бриджит.

— Ты первая начала, — произнесла Ева.

— Не будь такой занудой! — воскликнула Бриджит, повернувшись к сестре. — И вообще, Ева, ты последнее время ужасно важничаешь. — Она кивнула мне. — Не позволяйте ей важничать. Взяла такую моду недавно!.. Съешьте-ка еще кекса. — Она обернулась и крикнула, чтобы нам принесли кекс.

Оливер, беседовавший с Керри и Джоком Барнистоном, подошел и предложил нам по куску отличного толстого кекса, промазанного кремом и вареньем.

— Самое лучшее здесь — это кексы. Говорят, оркестр Халле лучше Лондонского симфонического, но нет, и лучше бывает. Кекс, мягкий и сочный кекс! — проорал он и взмахнул другой рукой, в которой держал огромную вишневую трубку. Из нее вырвалось облако пепла.

— Осторожнее, идиот! — воскликнула Бриджит. — Ну, что там с песнями?

— Вот проклятие, забыл! Ходил-ходил по своей комнате, думал-думал, зачем пришел… Решил, что надо в стирку вещи собрать, а оказывается, песни! Пе-е-есни! — пропел Оливер.

— Доддерит, — свирепо проговорила Бриджит.

— Мамбоди! — скорбно прокричал Оливер, закрыл глаза и склонил голову. Затем он преподнес мне остатки кекса, вновь опасно взмахнул трубкой, широко улыбнулся и вскричал: — Ну да, песни! Шлямпумпиттер! — И тут же унесся.

— Ничего не понял, — признался я.

Ева улыбнулась.

— Объясни ему, — сказала она подошедшей Джоан, а сама поплыла, улыбаясь, к Бену Керри. Увидев ее, тот сразу просиял.

— У Оливера и Бриджит свой язык, — объяснила мне Джоан, пока ее младшая сестра жадно поедала огромный кусок кекса. — И свои ритуалы. Правда, большую их часть они давно забросили. Что они сейчас делали?

— Оливер забыл взять ноты, — сказала Бриджит.

— Тогда, наверное, он говорил про Доддерит и Мамбоди, — догадалась Джоан. — Эти словечки еще ничего, довольно подходящие, я иногда сама ими пользуюсь.

— Хотя тебе никто не разрешал, — пробубнила Бриджит с набитым ртом.

— Не будь такой противной. Смотри, на пол накрошила! — Джоан повернулась ко мне. — Не подумайте, что мы сумасшедшие, Грегори.

— Я и не думаю.

— Мне надо к девочкам, — пробормотала Бриджит и убежала.

— Вы ехали в трамвае с Джоком Барнистоном, да? — спросила Джоан, глядя на меня красивыми серьезными глазами. У нее была привычка — скорее черта характера, нежели попытка привлечь внимание, — задавать такие пустяковые вопросы заинтересованным и важным тоном, словно между вами вот-вот состоится весьма откровенная беседа.

— Да. Сначала он меня расспрашивал, потом я его. Мне он понравился.

— Джок всем нравится. Папа с ним сразу подружился, как приехал в Браддерсфорд. — Джоан огляделась по сторонам. — А где папа?

И тут до меня дошло, что я его еще не видел.

— Он ведь не мог лечь спать?

Джоан рассмеялась.

— Вот уж чего не стоит бояться! Он всегда ложится последним. Да и время раннее… Наверно, он просто забыл кому-нибудь написать — такое иногда случается. На работе он тоже рассеянный?

— Если честно, понятия не имею, — сознался я. — У меня совсем мелкая должность. Я просто заворачиваю шерсть в бумагу и приклеиваю на свертки бумажки с ценами.

— Да что вы! Это и я могла бы делать!

— Разумеется. Только я бы на вашем месте не стал.

— Отчего вы не найдете занятие поинтереснее?

— Да я нашел…

Возможно, она спросила бы меня, что это за занятие, но в эту минуту в гостиной появился мистер Элингтон. Я все еще держал блюдо с кексом, и он подошел, чтобы взять себе кусочек.

— Мне надо было написать пару писем, — объяснился он. — Что тут у вас происходит?

— Едим, пьем, болтаем, — ответила Джоан. — А Оливер пошел за нотами тех песен, о которых говорил.

— Наверняка опять какой-нибудь замысловатый аккомпанемент, — проворчал мистер Элингтон. — Я лучше постою в сторонке. — Он повернулся ко мне. — Вы читали эссе Бена Керри? Он печатается в «Йоркшир пост» и «Ивнинг экспресс». Талантливый юноша.

Я вспомнил, что действительно видел несколько его коротких, тщательно выписанных книжных рецензий и эссе о прогулках в Йоркшир-Дейлз. Тогда в газетах еще печатали подобные вещи.

— Да, кое-что читал, — осторожно ответил я.

— Вам как будто не очень понравилось, — отметила Джоан.

Уже тогда, в восемнадцать лет, я не стеснялся говорить о своих литературных вкусах.