– Ей-богу, прыгнет, как его любимая, – предположил мистер Вилли. – И улетит под облака, и растает в тумане.

– Нет, – возразила Деви Аю, – разобьется о скалы и превратится в фарш.

Тем и кончилось – допев песню, прыгнул Ma Гедик со скалы. В первый миг казалось, будто он и вправду взлетел; таким счастливым не видели его много лет. Он махал руками, как крыльями, но удержаться в воздухе не мог и сорвался вниз, все набирая и набирая скорость. Даже зная, что его ждет, он все равно улыбался и радостно кричал. И ударился он о скалы, и разбился на мелкие кусочки, как и предсказывала Деви Аю.

Его останки – даже не тело уже, а то ли тесто, то ли фарш, – привезли домой и похоронили с почестями. Скалу, что виднелась рядом со скалой Ma Иянг, Деви Аю назвала в честь Ma Гедика и устроила недельный траур. В конце траурной недели ей сообщили, что Тед Стаммлер пал в боях за Батавию, в последней битве перед капитуляцией Нидерландов. Тело домой так и не привезли, но Деви Аю продлила траур еще на неделю. Когда окончился срок, Деви Аю, радуясь, что нет новых скорбных вестей, сбросила черные одежды. Принарядилась, подкрасилась и как ни в чем не бывало пошла на рынок. Но когда вернулась домой, то услышала новость, поразившую ее сильнее, чем очередная весть о чьей-нибудь смерти.

Мистер Вилли, в пиджаке и при галстуке, в начищенных кожаных ботинках, обратился к ней якобы по важному делу. Видно, решил уйти, подумала Деви Аю, искать работу в Батавии или вступить в японскую армию. Но не угадала. По лицу мистера Вилли, красному и смущенному, ничего нельзя было прочесть, и наконец он заговорил. Речь его была короткой, но Деви Аю, выслушав, так и ахнула.

– Мисс, – сказал он, – выходите за меня замуж.

Деви Аю упустила из виду, что если японцы выиграли войну, значит, им все известно, в том числе ее голландское происхождение. Выдавали ее не только черты лица и цвет кожи – все архивы города теперь в распоряжении японцев, и никто не поверит, что она местная, пусть даже имя у нее яванское.

– Вот так-то, – говорила она. – Точно так же про Мультатули[26] всем известно, что он был пьянчужка и никакой не яванец.

Она сидела одна, тоскуя о прошлом, слушала дедушкины любимые пластинки – “Неоконченную симфонию” Шуберта, “Шехеразаду” Римского-Корсакова – и думала, какой ответ дать мистеру Вилли. Он славный малый – когда-то она даже надеялась, что он женится на тете Ханнеке. Неизвестно еще, что хуже – обидеть хорошего человека отказом или сгоряча выскочить за него замуж, но, как бы там ни было, после скоропалительного брака с Ma Гедиком под венец ее больше не заманишь.

Мистер Вилли появился в Халимунде вместе с “колибри”, которую дедушка заказал в Батавии, в салоне “Велодром”, взамен старенького “фиата”. Хозяин фирмы Брест ван Кемпен по доброте душевной продавал людям автомобили в рассрочку. Теду Стаммлеру рассрочка была не нужна, но от друзей он узнал о выгодном предложении “Велодрома” – вместе с машиной предоставлялась бесплатная страховка от несчастных случаев, услуги одной из лучших автомастерских, а заодно личный водитель, он же механик. Домой Тед вернулся с мистером Вилли, водителем и механиком, – весьма кстати, кто-то же должен содержать в порядке технику на плантации. Был он лет тридцати, среднего роста, ходил в вечно распахнутой рубашке, весь в пятнах от машинного масла, за поясом пистолет для стрельбы по крысам и кабанам. Деви Аю было тогда всего одиннадцать – и вот спустя пять лет мистер Вилли к ней сватается.

– Подумайте хорошенько, мистер, – сказала Деви Аю. – Я ведь психованная.

– С виду не скажешь, – возразил мистер Вилли.

– Когда погиб Ma Гедик, я поняла, что вышла за него только от злости, что Тед ему жизнь поломал. Ну разве я не сумасшедшая?

– Вы немного взбалмошны, только и всего.

– Взбалмошная – читай сумасшедшая, мистер.

И тут пришла к ней спасительная мысль: бежать, тогда уже не придется давать ответ! Утро еще только начиналось, и не успела доиграть последняя пластинка, как Деви Аю увидела вдоль берега ряд армейских грузовиков, готовых забрать оставшихся голландцев и увезти в лагерь военнопленных. Еще накануне солдаты обошли все дома и велели уложить вещи. В ту ночь Деви Аю, ни слова не говоря никому, прежде всего мистеру Вилли, собралась в дорогу. Взяла она немногое – чемодан с одеждой, одеяло, тоненький матрас и документы на собственность семьи. Ни денег, ни драгоценностей брать не стала, все равно стащат. А сделала иначе: взяла бабушкины ожерелья, браслеты и бросила в унитаз – нет убежища надежней канализации. Оставшиеся драгоценности разложила по конвертам и раздала слугам – будет им на что жить, пока ищут работу. А под конец проглотила шесть колец с нефритами, бирюзой и бриллиантами. Теперь за них можно не опасаться, они у нее внутри, а когда выйдут, она их снова проглотит – и так пока не окажется на свободе. Но уже пора: один из грузовиков остановился у ворот, и двое солдат со штыками наперевес поднялись на веранду, где ждала Деви Аю.

– Эй, ребята, а я вас знаю, – сказала она. – Вы фотографы, на повороте дороги работали!

– Да, повеселились на славу! Всех до одного здешних голландцев сфотографировали, – отозвался один.

Вмешался другой:

– Собирайтесь, мисс.

– То есть мадам, – поправила Деви Аю. – Теперь я вдова.

Она отпросилась ненадолго, проститься со слугами. Те уже знали, что хозяйка уезжает. Одна из поварих, Ина, плакала. На кухне Ина была полновластной хозяйкой, и бабушка всегда поручала ей готовить кушанья для гостей. Больше не отведать Деви Аю ее рийстафель[27] – может быть, никогда в жизни; хороший повар – для любой семьи настоящее сокровище, но семьи больше нет, последнюю из рода забирают в лагерь военнопленных. Когда Деви Аю дарила Ине золотое ожерелье, ее захлестнули воспоминания. В детстве Ина учила ее готовить, доверяла молоть пряности и раздувать огонь в очаге. Деви Аю накрыла тоска, даже еще сильней, чем после известия о гибели бабушки и деда.

Рядом с Иной стоял мальчик-слуга, ее сын. Звали его Муин. Ходил он всегда щеголем, носил шапочку-блангкон[28] – голландцы и те любовались. Он следил за домом, но больше всего бывал занят во время завтрака, обеда и ужина – накрывал на стол и переменял блюда. Тед Стаммлер научил его обращаться с граммофоном, просил то сменить пластинку, то найти нужную песню. Муин рад был стараться – переворачивал пластинки и переставлял иголку, будто для этого родился на свет. Он переслушал много классики и, видимо, от души наслаждался.