– Что ты почувствовала? – спрашиваю я.

– Я почувствовала свет. Много света. Тонны. Он лился на меня с неба, как дождь, и мне хотелось ловить его в ладони и кружиться. Быть твоей музыкой – очень тепло. Но при этом было больно, – Лилит прижимает кулак к сердцу. – Внутри щемило что-то. Свет и боль переплелись воедино, и стало ужасно тоскливо. Ты смотришь на небо, грустишь, но при этом улыбаешься – через силу, но все же. Я верно почувствовала? – говорит она.

– Да. Я писала этот этюд, вспоминая бабушку и деда, – отвечаю я, усилием воли прогоняя прочь тоску. – Знаешь, я очень скучаю по ним. Но верю, что там, за пределами нашего мира, они могут слышать то, что я играю.

Взгляд Лилит становится понимающим – она знает мою историю. Ей не хочется заострять на этом внимание, и она переводит тему разговора, умело забалтывая меня. И я позволяю сделать ей это – не хочу грустных мыслей.

Мы увлеченно разговариваем о театре, когда внизу раздаются какие-то крики. Мы замолкаем. Я осторожно выглядываю и вижу уже знакомую толпу журналистов и поклонниц с плакатами. Судя по всему, они считают, что Лестерс все еще находится на территории кампуса, а поэтому надеются найти его. Первые из них хотят интервью и сенсаций, грязных подробностей расставания или хотя бы лицо новой подружки знаменитости, вторые – самого Лестерса. Отчасти я понимаю его поклонниц – сама в подростковом возрасте фанатела от многих групп, но у меня и в мыслях не было досаждать своим кумирам так сильно. Я не понимаю их. Однажды, лет в шестнадцать, мне довелось взять автограф у Рика Робба, фронтмена известной в узких кругах стимпанк группы «Капитан Рик», и я так волновалась, что и вспоминать тошно. А моя нынешняя любовь к крутым музыкантам проявляется в том, что я мечтаю взять у них мастер-класс. Но вот Кирстен иначе смотрит на мир. Ее мечта – поцеловать Кезона из «Лордов». Почему поцеловать? Да потому что он иногда кого-нибудь целует. На прошлой неделе весь фейсбук и инстаграм облетело фото, на котором Кезон целует какую-то удачливую поклонницу, перегнувшись через ограждение. Взгляды у окружающих – не передать словами. Говорят, та девчонка потом свалилась в обморок.

– Как это бесит, – говорит Лилит сердито. – Из-за одного придурка столько шума.

– Он тебе не нравится? – спрашиваю я очевидное.

– Еще бы! Заносчивый идиот. Мы вместе посещаем класс по риторике. Вернее, – поправляется Лилит, – числимся в этом классе. Там я видела Лестерса лишь однажды. Знаешь, мы вроде бы все – студенты Хартли и должны быть равны. Но он явно считает себя выше нас. Сначала мы радовались, что с нами будет учиться знаменитость. А потом поняли, что он – просто высокомерный засранец. Девчонки попросили у него автограф, а он просто послал их, заявил, что ему не хочется раздавать автографы, потому что он устал. – Интонацией выделила последнее слово Лилит. – Том Джейсон пригласил его посидеть с нами в баре, а он заявил, что ему некогда и он не будет тратить время на такую фигню – у него, видите ли, забитый график! А еще в тот день, когда Лестерс соизволил поднять свой тощий зад и приехать на риторику, – продолжала возмущенно подруга, – нас распределяли по группам для сдачи финального проекта. Он попал в группу с Лексой Роджерс и Моникой Браун и в итоге ничем им не помог! Даже телефон свой не оставил, чтобы они смогли с ним связаться. Сказал, типа, никому не дает номер. Девчонкам пришлось все делать самим! Зато за их счет он получил высокую оценку по классу риторики. Мерзкий тип, – подытожила Лилит. – Думает, раз сыграл пару хороших ролей, то лучше всех нас вместе взятых.

– Да уж, взгляд у него малоприятный, – соглашаюсь я, хотя отчасти понимаю этого Дастина. У знаменитостей действительно плотный график, а стоит им появиться в общественном месте или дать номер телефона, так их начинают доставать. Но этот эпизод с девчонкой-фанаткой, которую он отпихнул от себя, не идет из головы. Раз так оттолкнул, мог бы помочь встать.

Я озвучиваю эту мысль вслух.

– Сначала я не понимала, почему он выбрал именно Хартли, а не, скажем, Королевский колледж искусств. А потом поняла – там бы подобное не сошло ему с рук. Ему пришлось бы пахать столько, сколько и нам.

Лестерс раздражает ее не только своим заносчивым поведением. Как я говорила, подруга много работает, чтобы оплатить учебу в Хартли, и много учится. А он просто откупился деньгами, чтобы приезжать сюда раз в месяц.

– Если он такой популярный, зачем ему учиться? Чтобы через несколько лет в его биографии в Википедии было указано, что он закончил Хартли? Или он просто не очень хороший актер? – спрашиваю я.

– Ну, надо признать, он неплохо играет, – неохотно признается Лилит. – У него куча премий. В этом году его даже номинировали на Оскар. Правда, малыш Дастин его не получил, ха-ха-ха, – злорадно, как злодей из комиксов, смеется она. – Правда, зачем он сунулся в Хартли, я понятия не имею. Для понтов, наверное. Он вообще любит пиар. К примеру, взять его отношения с Марго Белл.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Актриса. Второсортная, но хорошенькая. Смогла пробиться наверх. Ты ведь понимаешь, как это делают те, у кого мордашка ничего и силиконовая грудь? – с отвращением, не меньшим, чем у Лестерса на лице, спрашивает Лилит.

Но я понимаю. Для многих путь наверх через чью-то постель – незазорный. Но я и Лилит придерживаемся другого мнения.

– И во-о-от такая задница.

Судя по тому, как широко развела в стороны руки подруга, пятая точка у этой дамы действительно впечатляющая. Сложно сдержать смех, если воображение развито слишком сильно. Мне в голову приходит картинка, как Лестерс сладко спит на этой самой широченной заднице, подложив под щеку ладошки. Я делюсь этим с подругой, и мы смеемся. У обеих это нервное.

– Они встречались три года, с момента съемок в «Беглеце», а теперь папарацци узнали, что они расстались. И даже видели Лестерса с новой девушкой, – продолжает просвещать меня светской хроникой Лилит. – Кто-то решил, что она – студентка Хартли. Кто вообще будет встречаться с этим заносчивым козлом?!

Снизу вновь слышатся невразумительные вопли. «Дастин!!!» – разбираю я имя актера, пока укладываю гитару в чехол.

– А по-моему, многие будут, – справедливости ради замечаю я, укладывая гитару рядом с собой на плиту. – Он знаменитый и красивый.

– Вот ты бы хотела его поцеловать? – зачем-то спрашивает Лилит.

– Нет, – спокойно отвечаю я. – С какого перепуга он мне сдался?

– Он же знаменитый и красивый, – передразнивает меня подруга.

– И мерзкий. Слушай, мне надоело говорить об этом типе. – Я вновь смотрю на время –до экзамена еще три часа.

Лилит не успокаивается:

– Нет, ну представь, как знаменитый и красивый язык влажно и сладко облизывает тебе губы и страстно проникает в рот, начиная...

– Эй, что за фигня? Молчи! – перебиваю я ее, а она лишь злорадно смеется, пытаясь описать наш поцелуй как можно более непристойно. На словосочетании «щекочет гланды» я закрываю ей рот рукой. Лилит пытается отбиться, но я сильнее.