Антон

Очередная больница встретила меня привычным запахом лекарств и хлора. Не почувствовав привычной щекотки в носу, вздохнул облегченно. Видимо, за все время, что мы с дочерью провели в похожих стенах, мой организм привык ко всем больничным запахам. Прошелся взглядом по первому этажу. Все копошились, куда-то торопились, кого-то искали, подсовывали бумаги на подпись. На мой взгляд, больница ‒ это как муравейник, бесконечно в движении и беспрерывной работе.

Охранник на посту зацепился за меня своими любопытными глазами. Со стороны я смотрелся подозрительно: мужчина в черном пальто, без портфеля, еще и застыл недалеко от входа. Неторопливым шагом направился к пожилому мужчине.

‒ Я к Павлу Николаевичу, ‒ без лишних слов сразу перешел к делу.

‒ Как же, меня предупреждали. На лифте до четвертого этажа и направо. На двери табличка висит, ‒ узнав, что к чему, у охранника опустились напряженные плечи.

Кабинет главврача нашелся сразу. Секретарша приветливо пригласила пройти внутрь. Скорее всего, ее предупредили, кто я такой. В такие места не часто заглядывают люди моего уровня. Городок, хоть и находится недалеко от столицы, был сравнительно маленьким, всего лишь больше пятисот тысяч человек, ни в какое сравнение со столицей, где больше десяти миллионов жителей, и он рос с каждым днем.

Вспоминаю, зачем сюда пришел. Павел Николаевич еще при разговоре по телефону намекал на непростое положение дел, когда я попросил устроить для меня встречу с одним из врачей их больницы. С одним из лучших врачей, по слухам. А слухи в таких делах не врут. Главврач предупредил, что Ева Александровна Громова, оказывается, своеобразный человек, не жаловала встречу с родителями даже своих пациентов, не говоря уже о посторонних, но молва о ней ходила и по столице. Лучшего врача было не найти, если только за границей, но нам путь туда пока был заказан. Моя девочка не сможет осилить перелет. Главврача пришлось уговаривать пару дней, пообещав посильную финансовую помощь.

К Еве Александровне я шел один. Павел Николаевич лишь улыбнулся и сказал, что дальше я сам. Шел к ней в кабинет и нервничал. Да и внешне выглядел глупо, в бахилах и с пальто, перекинутым через руку, к томук же, медперсонал провожал меня любопытными взглядами. Я привык к такому, но это была не моя территория, что слегка меня напрягало. Еще и имя врача заставило меня вспомнить девчонку, которая не желала покидать мое сердце ни при каких обстоятельствах. Она тоже была Евой, моей первой любовью, моим спасением, моим лучиком света в темном царстве.

Рос я без отца, только с мамой и бабушкой. Воспитанием занималась бабушка, используя метод пряника. Кнутом в нашей семье единолично владела мама, приходила домой дико пьяная от очередного своего любовника и начинала учить меня жизни. В такие минуты я старался уловить ее каждое слово, не потому, что она говорила умные мысли. Мама вспоминала отца и ругала его последними словами. Я ждал, что однажды она не вытерпит и оговорится, назвав кроме имени ещё и фамилию. Мне было известно немного: он богат, живет в Москве, и его зовут Григорий. В строке отец в свидетельстве о моём рождении хоть и стоял прочерк, но отчество у меня было настоящее. Ребенка он не хотел признавать, и мама бросила учебу. Бабушка на себя взяла все заботы обо мне, пока мама гуляла по клубам и искала для меня очередного нового папу.

Бабушка оставила меня в конце зимы, когда до выпуска оставалось пару месяцев. Еле дожидался звонка и после школы бегал к ней на кладбище, делиться своими успехами, потом проводил время во дворе с пацанами, ждал, когда мама отправиться на очередную «охоту». Возвращался домой и допоздна сидел за учебниками, помня слова бабушки.

«Помни, чтобы чего-то добиться в этой жизни, надо много знать, для этого надо усердно учиться. Хоть как ты одевайся, хоть с кем дружи, но твоя голова всегда должна быть ясной и чистой. Эту жизнь можно победить умом и только умом. И кто еще покажет мне мир, если не ты», ‒ говорила она, поглаживая меня по голове.

К тому времени мы уже встречались с Евой. Она была интересной девчонкой, одевалась и красилась своеобразно, причисляя себя к субкультуре готов. Мрачные ребята, но она даже в своем странном прикиде оставалась бойкой, смешной и боевой. Вначале бабушку пугал ее вид, но вскоре Ева смогла покорить ее своей добротой и искренностью. Помню, бабушка связала Еве черный теплый шарф на зиму и такого же цвета варежки. Она так радовалась этому, прыгая на нашем старом диване, который готов был развалиться после ее очередного прыжка…

Постучал в дверь, но в ответ мне была тишина. Заглянув внутрь, увидел молодую женщину, что сидела ко мне почти спиной, и никак не реагировала на окружающих и, собственно, на стук. Она и есть Ева Александровна, Павел Николаевич говорил, что других женщин врачей у них в хирургии нет. Я почти вплотную подошел к ее столу и поздоровался. Сомнений, что передо мной кто-то другой, не осталось: услышав свое имя, она вышла из состояния оцепенения.

Женщина подняла на меня свои глаза, и в них отразился такой ужас, будто перед собой она увидела что-то страшное. Не скрою, я ожидал совсем другого отношения ко мне, что передо мной будут лебезить и стелиться ковром, выманивая у меня как можно больше средств, для пожертвования. Даже готов был к тому, что Ева Александровна откажет мне при встрече лично в лицо. Но только не такого эффекта. Девушка, которая сидела напротив меня, и которую я видел в первые, широко раскрыла глаза, и ее лицо исказила гримаса боли. Ужас в ее глазах исчез, на место него пришли другие чувства. Она до того сжала зубы, что я услышал скрежет зубов, увидел, как ее лицо пошло красными пятнами, еще немного и она накинется на меня с кулаками…

Но вот с чего бы вдруг?

***

Я лихорадочно пытался вспомнить ее лицо, не встречались ли мы с ней раньше, но мозг не выдал такой информации. Да и ее пепельные волосы я бы запомнил, они были необычного цвета и короткие. Я предпочитал противоположный пол с длинными волосами, мне казалось, что это атрибут их женственности. У нее они доставали до плеч и только подчеркивали ее красоту. Она разжимала кулаки, то снова сжимала их обратно, пытаясь взять себя в руки, но у нее это плохо получалось. Дальнейшие действия, произошедшие в кабинете, заставили меня засомневаться в ее адекватности, и стоило ли приезжать сюда. Женщина взглянула на меня ненавидящими глазами и выбежала из кабинета. Для красоты картины не хватало ее возмущенных возгласов, и чувственная сцена для сериала была бы готова, смотри и наслаждайся.

Я так и остался стоять на своем месте, не зная, что мне делать дальше. Уходить или стоит попытаться дождаться ее и стребовать с нее объяснений по поводу ее странного поведения. В приоткрытую дверь заглянула медсестра и посмотрела на меня шокированным взглядом. Я такой страшный или я чего-то не понимаю. Это не больница, а дом страха какой-то. Под ее царапающим взглядом поднял воротник водолазки, пряча татуировку на шее. Может их смущает надпись, которую они как-то сумели расшифровать, сделанная на языке рун?