Не могу понять, что он в ней нашел, — это и по сей день остается пробелом в наших отношениях. Знай я, чего ему не хватало, постаралась бы дать это. Но похоже, Сэм и сам уже не помнит, в чем было дело. Хотелось бы свалить все на еду, но проблема, конечно, глубже. Праздничный торт из тофу не может разрушить брак, хотя, если ты придала этому торту непристойную форму, он, безусловно, превращается в провокацию. Оглядываясь назад, я понимаю, что из наших отношений ушла нежность. Мы все время соперничали: кто из нас экологически более корректен, Сэм или Фредди? Кто талантливей как ученый? Кто лучше знает китов? Любовь не терпит таких условий, как дрожжи не терпят холодной воды.

Но вот что странно: стоило Сэму уйти, как он стал еще желаннее. Я звонила сестрам по междугороднему и ныла, что мечтаю вернуть его.

— В мужчине, который профессионально изучает китов, есть что-то ужасно скользкое, — ворчала Элинор.

— Уж в чем я разбираюсь, так это в психологии бабников, — твердила Джо-Нелл. — И мой тебе совет: на всякий случай упакуй чемоданы. Потому что — попомни мои слова! — он сделает это снова.

Именно этого я и боялась. Он врал мне, он обманул мое доверие — с какой же стати я должна его прощать? Но из-за китов нам приходилось общаться; мы были как пара сиамских близнецов с одним мозгом на двоих. Мои сестры считали, что его измена подкосила меня, нанесла глубокую травму, но это было не совсем так. Я просто сильно испугалась и осознала, насколько хрупка наша любовь.

В ту ночь, когда Сэм вернулся, я откупорила бутылку «Пино нуар» урожая 1993 года. Пока я разливала вино, он каялся в своем ужасном поступке и уверял, что любит меня. Любит, и ничего тут не поделать! Меня же интересовала художница: прогнала ли его она, или он и вправду оставил ее ради меня? Я потягивала вино, вдыхая ароматы малины и вишни. А затем объявила ему, что не собираюсь быть обманутой женой. Еще один такой номер — и я уйду. Уйду, и вот тогда будет действительно ничего не поделать. Сэм говорил, что понимает меня, но что он, мол, оступился лишь однажды и что теперь-то он станет образцовым мужем. Мол, ему так хочется доказать мне свою любовь. От вина у меня немного кружилась голова, но я тут же отреагировала:

— Да ты хоть знаешь, что такое любовь?

— Не знал, пока не потерял ее.

Я полюбопытствовала, обо мне он говорит или о художнице, но он клялся и божился, что обо мне. Затем, после еще одной порции вина, мы вдруг ужасно развеселились. (Пить мы оба не умеем.) Нам стало ясно, что жизнь влюбленных — сплошной риск: они либо занимаются любовью, либо сводят друг друга с ума. И мы открыли еще одну бутылочку. Он поднял тост за мои карие глаза, а я — за его тофу, торжественно пообещав никогда больше его не кромсать. Начало получалось совсем неплохое. И я снова пустила его в свою постель и в свою жизнь, хотя тревога так и не ушла.

Дыхание Сэма согрело мне затылок. Затем он погладил меня по бедру и спросил:

— Ты спишь?

— Нет.

— И я — нет, — его губы приникли к моей шее, но вскоре он наткнулся на сорочку. — Нельзя ли это снять?

Через пару минут мы уже вовсю барахтались в постели, а мои ноги болтались у него за спиной. Я забыла и о случае с китом, и о художнице-вегетарианке, и о Нине, и обо всем на свете и мечтала лишь о завтрашнем завтраке с Сэмом.

Проснулась я не сразу. На противоположной стене большая игуана охотилась на муху. Да, я безмерно люблю Сэма и китов, да, я хочу уберечь и их, и его от плотоядных хищниц, но отель «Мирабель» мне все же не по вкусу. Это не лучшее место в Герреро-Негро, пусть даже чистенькое и недорогое. В этом домишке, покрытом крошащейся желтой штукатуркой, горячую воду дают с семи утра по час ночи. В посыпанном песком дворике растут опунции и чахлая пальма, а стены заросли красной бугенвиллией, в тени которой дремлют кверху брюшком несколько ящериц. Вокруг одного-единственного миндального дерева стоят два каменных стола, за которыми мы иногда ужинаем. В своем номере мы установили черный телефон, взятый в аренду у отеля, а к его трубке приклеили список: телефоны Красного Креста, Института океанографии и адвоката из Общества защиты туристов.

Иногда мне хотелось позвонить по этому последнему номеру с анонимной жалобой. «Помогите, — сказала бы я по-испански, — моя личная жизнь под угрозой! Нам нужна защита и усиленный охранный режим». Угроза была тем явственней, что номер Нины ван Хук находился ровно через двор от нашего. Как правило, она не задергивала шторы и щеголяла своим упругим телом, бюстгальтерами с поролоновыми вставками и кружевными трусиками цвета фруктовых леденцов. Мое стандартное белое белье из универмага «Джей Си Пенни» буквально вгоняло меня в краску. Следовало либо прикупить себе что-то поэротичнее, либо задергивать собственные шторы.

Я взглянула на Сэма, который как раз натягивал джинсовые шорты. Наши взгляды встретились.

— Я сказал Нине, что мы завтракаем в семь в кафе «Магдалена».

— Так рано? — Я прикрыла глаза рукой и плюхнулась обратно в постель. — Нет, давай еще поваляемся.

— Воскресный завтрак в «Магдалене» — это уже традиция, — возразил он, — к тому же у нас куча работы.

Он поднял простыню, поймал мою ногу и ущипнул меня за большой палец.

— А я-то думал, ты мечтаешь о своих huevos con chorizo[4].

Но, как ни глупо, в тот момент я мечтала лишь о том, чтобы позвонить домой и поведать сестрам, как я дважды рискнула жизнью: 1) нырнув в одиночку, 2) рассердив сорокафутового кита. Сестры у меня верные: они бы во всем обвинили Сэма и Нину. «Избавься от этой сучки», — сказала бы Джо-Нелл. Но этого я не умею: я всегда недооцениваю своих врагов. Много лет назад в Мемфисе у меня на кухне завелась мышка. «Не беда», — подумала я. Положив в ловушку кусочек итальянского сыра, я все ждала, когда раздастся ее отвратительное клацанье. Но чертова мышь стащила сыр вместе с мышеловкой!

Через десять минут мы втроем уже шагали по авениде Нижней Калифорнии, улице с двусторонним движением в центре Герреро-Негро, всего в четырех кварталах от главного здания соляной компании «Экспортадора дель Саль». Мы прошли мимо маленького почтового отделения, автобусной остановки, кофейни Марсело и мотеля «Гамес», выкрашенного в персиковый цвет. Примерно в пятистах ярдах от почтового отделения находится крошечное здание телеграфа. Обычно по воскресеньям оно закрыто, но сейчас из него выбежала растрепанная темноволосая девчонка, махавшая каким-то листком. Это была официантка из кафе «Магдалена» — Лус Мартинес, младшая дочь хозяина заведения.

Пока я глазела на нее, Нина обогнала меня и спросила Сэма, можно ли ей выйти в лагуну на лодке: она бы хотела заснять под водой молодую самку с детенышем. Сэм, казалось, задумался; он снял очки и потер глаза. Я знала, о чем он думает: «Сегодня пасмурно, и видимость будет хуже некуда». Но прежде чем он ответил, Лус Мартинес заголосила:

— Señor Espy![5]— Едва переводя дух, она догнала нас и протянула смятую бумагу.